Быстрый подъем Михаила Александровича в 1360-е гг. также вряд ли можно было себе представить без его опоры на тверское население. В ходе столкновения Михаила с его дядей Василием Михайловичем это выявилось в том, что Василий в конце концов предпочел жить в своем Кашинском уделе, несмотря на то, что он был великим князем тверским. Особенно явной поддержка Михаила Александровича тверичами становится во время его правления в качестве великого князя тверского. Еще сильнее держаться за своего князя тверичей явно побуждали все новые и новые нашествия московских войск, сопровождавшиеся грабежами тверских волостей, пожарами в деревнях и городах и убийствами или угоном их жителей; отношение тверичей к своему князю не менялось от того, что он много раз вынужден был оставлять свою землю. Различия между Тверью и другим (не менее значительным) «местным» великим княжеством — Нижегородским, в этом плане особенно показательно. В 1392/1393 г. правление великого князя нижегородского Бориса Константиновича закончилось в результате боярского заговора, так что в этом случае Москве даже не пришлось предпринимать никаких военных усилий. Тверь пала лишь примерно век спустя и лишь после неоднократных военных акций Москвы. В 1375 г. Тверь выдержала месячную осаду, причем жители города не поддались соблазну и не изменили своему князю. В XV в. источники все более рельефно выражают специфическое тверское региональное сознание. Это относится и к восхвалению «Тверской великой свободы», прославляемой в житии Михаила Александровича, и к призыву «отечества держаться», обращенному к вероломному удельному князю Юрию Всеволодовичу Холмскому, и, наконец, к словам тверского купца Афанасия Никитина, вспоминавшего свой отъезд «от святого Спаса златоверхого». Эмоциональная привязанность тверичей к своему городу и своей земле явно не прекратила существовать в 1485 г. и была замещена самоидентификацией с широко понимаемой «землей русской». Осознание своей причастности к Руси и ее культуре, насколько мы в состоянии увидеть, ощущалось в Твери постоянно. Подобному осознанию соответствовало также обособление себя от «иноплеменных» и «иноверных». В 1485 г. в процессе внутреннего развития и в результате общих изменений в политической среде была разрушена только властно-политическая база тверской самостоятельности.
Одно место из московской «Степенной книги», выражающей «официальную» точку зрения на русскую историю, принятую в Москве середины XVI в., показывает, сколь значительной продолжала представляться москвичам Тверь спустя много десятилетий после ее присоединения. Составитель «Степенной книги» прославляет великого князя Ивана III:
«И тако Божиимъ поспешениемъ тогда и преже сихъ и по сихъ къ самодержавному тому государю, бог охранимому великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии, мнози царые и крали и велицыи князи и прочий государствующий и властодержателие отъ старого Риму отъ папы и отъ цесаря и изъ Царя града отъ Турского салтана и изъ Казани и Цвенецеи, изъ Меди. олама, изъ Датския земьли и изъ Мазовеуъкия, изъ Волохъ, изъ Тверьскыя земьли, и съ Чагадай[1596] и отъ иных многихъ земель и присылаху къ нему, овни о мире и о любви, овни же о дружбе и о братстве, инни же покаряющеся и служити ему тьщахуся.»[1597]
Как точно констатирует Г. Штекль, в атом перечислении фигурирует пестрая смесь географических названий[1598]. Для нас же важно, однако, что Тверь упомянута здесь в качестве единственной из русских земель. Даже в середине XVI в. еще явно было живо ощущение, что некогда Тверь представляла собой самостоятельное политическое образование, превосходившее в этом смысле все иные русские территории, включенные Иваном III в Московское государство[1599].
Карты
1598
Stôkl G. Das Bild des Abendlandes in den attrussischen Chroniken. Koln, Opladen, 1965. S. 38.
1599
Здесь следовало бы назвать Ярославль, Ростов и Великий Новгород. На первый взгляд предпочтение Твери Великому Новгороду в подобном контексте может и удивить. Следует, однако, помнить о том, что уже с первой половины XIV в. московские правители в качестве великих князей владимирских предъявляли претензии на новгородское княжение. Хотя на протяжении долгого времени они были в состоянии добиваться осуществления своих притязаний только ценой признания новгородских привилегий, все же (с московской точки зрения!) господство Москвы над Новгородом было гораздо более само собой разумеющимся, чем установление московской власти над Тверью.