«поима же съ собою… все князи Низовъскые и бояре со городовъ и Новгородцевъ»[452].
Поездка в Орду всегда была для русских князей опасным предприятием; это видно уже из того, что многие такие поездки становились поводом для предварительного составления княжеских завещаний. Для Михаила Ярославича опасность была особо велика после его победы над Юрием Даниловичем и смерти Кончаки. Единственным источником, рассказывающим о событиях 1318 года в Орде, является повесть об убиении Михаила. В этой повести, цитируемой здесь по версии московского свода конца XV века, сообщается следующее: старшие сыновья Михаила Дмитрий (род. 1298 г.) и Александр (род. 1300 г.), сопровождавшие отца до Владимира[453], просили его не ездить к хану самому, а послать одного из них. На это Михаил возразил:
«видите ли, чада моя, яко не требуеть вас цесарь, ни иного кого, разве мене, моея бо главы хощеть, и аще азъ, где уклонюся, то вотчина моа вся в полонъ будеть и множество христианъ избиени будуть, а после того умерети же ми будеть от него, то лучше ми есть ныне положити главу свою, да неповиннии не погибнуть.»[454]
Хотя эта цитата, как выражающая подлинные рассуждения Михаила, и может нуждаться в некоторых поправках, она одновременно выявляет основную проблематику «Повести о Михаиле Тверском»: исходная ее версия была записана вскоре после гибели Михаила и связана с быстро утверждавшимся почитанием Михаила как «страстотерпца»[455].Биографический рассказ, составленный с целью превознесения своего героя как святого, естественным образом представляет собой источник, при оценке ко- того требуется особая осторожность. Впрочем, В. А. Кучкин, анализируя отдельные варианты этой повести, пришел к выводу, что точность и подробность, с которыми изображены события в Орде, указывают на составление исходной версии текста очевидцем. В. А. Кучкин высказывает при этом предположение, что составителем «Повести» мог быть упоминаемый в ее тексте духовный отец Михаила настоятель Александр[456]. Двойственный характер этого источника (с одной стороны — агиографическое повествование, с другой — рассказ очевидца), разумеется, только осложняет точную оценку отдельных его моментов.
Применительно к появлению различных версий повести В. А. Кучкин придерживается взгляда о «враждебном отношении» автора начальной версии к хану Узбеку с его «резко отрицательным отношением к установлению господства татаро-монголов над русскими землями и последующему проявлению этого господства»[457]. Предложение о принципиально антитатарской позиции тверского автора «Повести» вызывает все же некоторые сомнения[458]. Если принять наибольшую близость к исходному варианту текста тех его версий, в которых наиболее отчетливо выражены протверские симпатии[459], то получится следующая картина.
Как «источник всех зол», обрушившихся на Тверь, изображен посол Кавгадый[460]. Мнение В. А. Кучкина о том, что стремление представить Кавгадыя главным виновником происшедшего характерно лишь для поздних версий «Повести»[461], не соответствует действительности. С В. А. Кучкиным следует согласиться только в том, что в поздних версиях все более затушевывается причастность к этому Юрия Московского[462]. Эго следует объяснять «сглаживанием» реальных исторических конфликтов, связанным со все увеличивающейся идеализацией прошлого Московского княжества; подобная ревизия традиции осуществлялась в процессе образования Московского государства. О московской «Степенной книге» XVI в. Г. Штекль говорит, что «в ней представлено не столько изобилие фактов, сколько, в гораздо большей степени, редактирование предания с целью прославления Московского царства»[463]; только этим можно объяснять явно преднамеренное помещение одной из версий «Повести о Михаиле Тверском» в одну из «степеней» московской царской генеалогии «Степенной книги»[464]. История Твери, соперницы Москвы, как бы «втягивается» здесь совершенно естественным образом в историю Московского царства.
В более ранних источниках, которые лишь и имеют значение для прояснения подлинных обстоятельств дела, хан Узбек также приобретает черты злодея, хотя и не столь часто, как Кавгадый[465].
452
ПСРЛ 25. С. 162 (6826 г.) Согласно Д. И. Карманову, Кавгадый поджидал Юрия, направившегося к нему после заключения договора с Михаилом Ярославичем, во Владимире: Карманов Д. И. Указ. соч. С. 60 и след.
453
Дж. Феннелл в связи с упоминанием Владимира высказывает предположение, что Михаил Ярославич до этого момента не передал еще Юрию этот город: Fennell J. L. I. Emergence… P. 82. Note 1. Могло, однако, быть и так, что после Бортенево Юрий концентрировал свои силы в Москве. О годах рождения Дмитрия и Александра см.: ПСРЛ 1. Стб. 484 и след., 486 (6807. гг. — в ультрамартовском стиле).
455
Ключевский В. О. Указ. соч. С. 71 и след.; Голубинский Е. Е. История канонизации… С. 67.
458
Упрек по этому поводу дает также в своей рецензии на работу В. А. Кучкина и Дж. Феннелл. См.: Russia mediaevalis. 1977. Т. III. P. 93–98. Дж Феннелл высказывает обоснованное предположение, что антитатарские элементы восходят к более поздним переработкам повести.
459
Подразумеваются соответствующие разделы в Рогожском летописце, Тверском сборнике, «Фрагменте…», а также цитированный выше отрывок из московского свода конца XV в (ПСРЛ 25). Ср здесь замечание П. Ниче: Nitsche P. Aufstieg… В. d. 1. S. 224. Anm. 197 (там же на S. 99–113 — перевод этого отрывка).
463
Stôkl G. Rezension zu: Miller D. B. The Velikie Minei and the Stepennaja Kniga of Metropolilan Makarij and lhe Origins of Russian National Consciousness // JGO N. F. 1981. Bd. 29. S. 264.
465
Хотя летописи (ПСРЛ 25. С, 161 и след.; ПСРЛ 5 (С1Л). С. 208) и ставят ужесточение татарской политики по отношению к Руси, а косвенным образом и вражду между Михаилом Тверским и Юрием Московским, в связь с принятием Узбеком ислама, вряд ли это следует рассматривать как мнение современников событий; на самом деле татарская политика претерпела изменения по другим причинам. См.: Spuler В. Ор. cil. S. 223 sq. Кроме того, конфликт между Михаилом и Юрием начался еще в 1304/05 г., при предшественнике Узбека Тохте.