В связи с вопросом о повышении статуса тверского княжения нелишне упомянуть и о том, что, в отличие от Константина, Василий и Всеволод не названы венками князьям в цитированном отрывке летописи. Во всяком случае, хан отдал Всеволоду «все тверское княжество». Подчеркнутая тем самым верховная власть тверского князя указывает на тенденцию к образованию «местного» великого княжения. Представляет ли собой приписываемый Константину великокняжеский титул позднюю интерполяцию, или же, наоборот, отсутствие великокняжеских титулов у Василия и Всеволода следует истолковывать как политически мотивированную купюру летописи[654], — очевидное возвышение центральной власти в Твери в середине XIV в. выявляется в любом случае.
Всеволод Александрович, как упоминалось, получил поддержку Москвы еще до своей поездки в Орду. Еще до возвращения Всеволода и Василия на Русь московский великий князь Симеон Иванович женился в начале 1347 г. на сестре Всеволода Марии[655]. Спустя семь с половиной лет после казни Александра Михайловича в Орде, инспирированной Москвой, именно потомки этого князя стали первыми представителями тверского дома, искавшими преимуществ от политических и дипломатических связей с Москвой. В последующие годы и десятилетия на подобный же путь пришлось вступить и представителям других ветвей тверских Рюриковичей. Митрополит Феогност сначала отказался благословить брак между московским князем Симеоном и Марией Тверской. Дж. Феннелл объясняет это предполагаемым политическим противоборством митрополита с Александровичами[656]. На самом же деле поведение Феогноста явно было связано с тем, что московский великий князь отослал свою вторую жену Евпраксию к ее отцу, поскольку их брак оказался бездетным (все сыновья Симеона от первого брака к этому времени уже умерли). Симеон и Феогност договорились в конце концов отправить посольство к патриарху в Константинополь и просить у него благословения на новый брак. Когда патриарх даровал свое благословение, Феогност окрестил новорожденного сына Симеона и Марии и нарек его именем Михаил[657] — это имя до сих пор никогда не давали княжичам московской династии, зато со времени Михаила Ярославича его нередко предпочитали тверские князья.
Таким образом, в отношениях Твери и Москвы в это время наступила существенная разрядка; следует констатировать, что с тверской стороны эта разрядка исходила прежде всего от Александровичей. Тверская политика, в том числе и политика Александровичей, ни в коей мере не определялась устойчивыми союзами с Литвой[658].
А вот во внутренних делах Тверскому княжеству после вокняжения Всеволода Александровича угрожала междоусобица. В 1348/1349 г. Всеволод и Василий вернулись в Тверь и в Кашин. Об обострении положения в Тверском княжестве рассказывает лишь, как это нередко и бывает с информацией о внутренних конфликтах в Твери, составленная в XVI в. Никоновская летопись[659]. Как сказано в этом источнике, между Всеволодом и Василием возникла вражда; тверское население страдало от «бремени» и многие люди из-за этого бежали:
«Того же лета быстъ брань велия во Твери великому князю (так!) Всеволоду Александровичю Холмскому, иже седяше жалованиемъ царевымъ на великомъ княжении Тверскомъ, з дядею его съ княземъ Василиемъ Михаиловичемъ Кашинскимъ, внукомъ Ярославлимъ, и мало кровопролитие не быстъ межи ихъ»[660].
В следующем мартовском году 1349/1350 тверской епископ Феодор примирил враждующих:
«И тако Всеволодъ Александровиче съступися великого княжениа Тверъскаго дяде своему князю Василию Михаиловичю Кашинъскому, се бо быша ихъ уделы: князя Василий Михаиловича Кашинъ, а князя Всеволода Александровича Холмъ. И тако с яде на великомъ княженни во Твери князь Василей Михайловичь Кашинский…, и укрепишася межи собя крестным целованиемъ во единомыслии, и въ совете, и въ единьстве жити»[661].
Вопреки предположению Дж. Феннелла, епископ тверской, примиряя Всеволода и Василия, отнюдь не действовал в интересах кашинского князя Василия, митрополита или же великого князя московского[662]. Поскольку в предшествующий период отношения между Всеволодом и Москвой становились все более тесными, москвичи вообще не имели оснований без какой-либо причины выступать в поддержку Василия Кашинского. Всеволод должен был испытывать благодарность к своему свояку великому князю Симеону Ивановичу за его помощь; кроме этого, Симеону ни в коем случае не следовало добиваться перемен в тверских отношениях до тех пор, пока тверской правитель был ограничен в своей внешней активности постоянно тлеющим внутри Тверского княжества конфликтом с довольно сильным удельным князем[663]: с точки зрения московского великого князя подобная ситуация была оптимальной. Мотивы, определявшие деятельность тверского епископа, по всей видимости, не касались сферы политических пристрастий. Более того, в соответствии со своим саном Феодор должен был выступить как хранитель внутреннего мира и защитник законных, согласно старшинству, притязаний Василия.
654
Целью этого умолчания тогда было бы стремление скрыть притязания потомков Василия и Всеволода на тверской великокняжеский стол.
656
Fennell J. L. I. Emergence… P. 230 sq. Дж. Феннелл тем самым превращает Феогноста в поборника сотрудничества Москвы с кашинской линией. В действительности же в связи с третьим браком Симеона великий князь и митрополит обсуждали некое духовное дело («посоветова нечто духовне» — ПСРЛ 10. С. 218 (6855 г.), прежде чем они обратились за патриаршим благословением: это, естественно, касалось расторжения брака Симеона с Евпраксией.
658
В связи с временем правления литовского великого князя Ольгерда (1345–1377 гг.) Г. Штекль слишком расплывчато говорит о «политическом смыкании с Литвой… которое Тверь практиковала уже на протяжении продолжительного времени». См.: Stokl G. Russische Gesehichte… S. 166.
659
Рогожский летописец ничего об этом не сообщает (ПСРЛ 15, I. Стб. 58 и след.), подобно другим «тверским» летописям и иным источникам.
662
Fennell J. L. I. Emergence… P. 233. Точка зрения Дж. Феннелла обусловлена многими факторами: тем обстоятельством, что епископ Феодор был монахом в Кашине и поставил его тверским епископом митрополит Феогност (Р. 227); а также сопротивлением Феогноста браку великого князя московского с сестрой Всеволода Марией, которое Дж. Феннелл считает обусловленным политически (Р. 230); наконец, смыканием кашинских князей с Москвой, действительно имевшим место в более позднее время, причем Дж. Феннелл склонен относить контакты подобного рода и к более раннему периоду.