Далее, тверской великий князь должен был отказать в крестном целовании «…къ Ольгерду и къ его братьи, и к его детем, и к его братаничем»[888], т. е. разорвать связи с Литвой. Уже С. М. Соловьев указывал, что Михаил и не думал делать этого[889]. В феврале 1377 г. его старший сын Иван женился на дочери Кейстута; произошло это вскоре после нападения Литвы на нового союзника Москвы — Смоленск[890]. Тем не менее, изменения в отношениях между Тверью и Литвой в последней четверти XIV в. произошли, но определялись они в меньшей степени сокращением возможностей Твери сотрудничать с Литвой, а в большей — развитием событий в самой Литве. Летом 1377 г. умер Ольгерд. В последующие годы Литва прошла сквозь период внутренних смут, завершившихся в августе 1382 г. убийством Кейстута[891]. Новый литовский великий князь, сын Ольгерда Ягайло, в 1384/1385 г. заключил договор с Москвой, содержание которого, впрочем, до нас не дошло. Мать Ягайло, сестра Михаила Александровича Ульяна вела с московским великим князем Дмитрием переговоры о женитьбе своего сына на дочери Дмитрия и о переходе Литвы в православную веру[892]. Однако позднее в 1386 г. Ягайло женился на польской королеве Ядвиге, и литовцы были христианизированы «латинянами», т. е. католической церковью. Этот поворот оказался судьбоносным для дальнейшего хода восточно-европейской истории[893] и решающим образом ограничил в дальнейшем перспективы западной политики Твери.
Несмотря на это, «разрядка» в отношениях между Москвой и Литвой еще некоторое время продолжала углубляться. В 1390 г. старший сын Дмитрия Ивановича и наследник московского престола женился на дочери Витовта[894], одного из сыновей Кейстута, а в 1393 г. Москва никак не отреагировала на аннексию Литвой Смоленска; никакой реакции Москвы не последовало и на продолжавшуюся еще почти десятилетнюю борьбу за окончательное включение Смоленска в состав литовских владений. Естественно, что подобное развитие событий сильно ограничивало возможность непосредственно ориентировать тверскую политику на Литву. Далее будет, однако, показано, что тверской великий князь все же мог использовать в интересах Твери сохранившееся открытым для действий политическое пространство. В связи с принятыми Тверью условиями мирного договора с Москвой 1373 г. решающим является следующее: не договор был причиной того, что отношения Твери с Литвой не определялись более активной союзной политикой, как это было еще до 1375 г., причина заключалась в изменениях общей политической ситуации[895].
Для будущего политического развития Руси наиболее значимым оказалось то обстоятельство, что московский правитель и его советники явно извлекли уроки из войны с Тверью. Хотя и в последующее время Москва при случае искала возможность вмешаться в распри между великим князем тверским и удельными князьями Тверской земли, от военного вмешательства после 1375 г. в Москве отказались. Даже когда в 1380-е гг. Михаил Александрович еще раз попытался овладеть великим владимирским княжением москвичи не напали на Тверь. Осторожность, с которой москвичи относились к великому княжеству Тверскому, логически воздействовала и на перемены в тверской позиции: ведь в конце концов именно активное московское вмешательство в тверские дела в 1367–1375 гг. побудило тверского великого князя в свою очередь активно бороться против Москвы. В последующие десятилетия Москва ставила перед собой уже иные цели; тем самым у Твери исчезли причины противоборства с Москвой. Не следует при этом, однако, забывать о том, что дальнейшее усиление Москвы, переживаемое ею в конце XIV в. и в XV в., постепенно подрывало основы тверской независимости. Все же эту долгосрочную тенденцию следует отличать от более краткосрочных последствий мира 1375 г. На первый взгляд, наиболее значительным из этих последствий было обособление Кашина от Твери. Хотя это могло бы стать и прелюдией к распаду великого княжества Тверского, вскоре оказалось, однако, что это всего лишь эпизод, продлившийся несколько лет. Более внимательная оценка ситуации позволит подчеркнуть снижение агрессивности московской политики по отношению к Твери. Тем самым силы Твери освобождались для внутренней консолидации великокняжеской власти, поэтому Тверь в отличие от других княжеств, намного ранее поглощенных в процессе «собирания русских земель» или в ходе развертывания литовской экспансии, смогла и впредь утвердиться в качестве независимого владения.
С подобной точки зрения Михаил Александрович получил более чем «утешительную» компенсацию по договору 1375 г. за свой отказ от великого владимирского княжения: в обмен на заверения Михаила в том, что он не примет великого княжения владимирского из рук татар, Дмитрий Иванович дал соответствующие гарантии относительно тверской вотчины Михаила Александровича[896].
892
Ср.: Черепнин Л. В. РФ А. Ч. 1. С. 50 и след. Л. В. Черепнин основывается на архивных записях Московского посольского приказа 1626 г., имеющих отношение к несохранившимся договорным грамотам.
894
Как «duх Lithuanîae» Витовт формально считался зависимым от польской короны. По преимуществу он, однако, правил как самостоятельный князь. Незадолго до смерти (1430 г.) он готовился короноваться королем Литвы. См.: Hellmann М.: Gropfürslenlùm… S. 753 sq.
895
О положении Твери между Москвой и Литвой см. также обобщающую оценку в заключении этой главы: С. 233–236 и след.