Второй аргумент, выдвигаемый Л. В. Черепниным, касается исторического контекста, в котором, по его мнению, следует рассматривать этот источник. Л. В. Черепнин усматривает существование некоей взаимосвязи между оригиналом тверского проекта договора и одним из сообщений Софийской второй летописи. Это известие относится к 1396 г. и выглядит так же, как цитировавшееся выше сообщение Рогожского летописца под 1399 г., в котором сказано, что русские князья объединились и послали Витовту грамоту с объявлением войны[1002]. Но в 1396 г. между Москвой и Литвой существовало доброе согласие. Л. В. Черепнин справедливо указывает на посещение великим князем Василием Витовта в Смоленске и ответное приглашение Витовта в Коломну; поэтому советский исследователь приходит к заключению о том, что сообщение Софийской второй летописи отражает переговоры, которые велись между Москвой и Тверью, причем отражает их так, как если бы соглашение было действительно достигнуто, и результатом его стало бы объявление войны Литве[1003]. Аргументация эта весьма сложна; ее слабое место заключается в том, что спорное сообщение более надежно датируется Рогожским летописцем 1399 г. по сравнению с датировкой, содержащейся в более поздней Софийской второй летописи[1004].
Помимо того, содержание договора, или же, согласно Л. В. Черепнину, проекта договора, имеет конкретные отсылки к событиям 1399 г. Не только в обычном вводном протоколе текста содержится ссылка на благословение митрополита Киприана, но документ упоминает также и о третейском суде, который Киприану надлежит вершить помимо «судей обычных» московского и тверского великих князей[1005]. Очевидно, что этот пункт имел очень большое значение, поскольку он вновь и вновь воспроизводится в договорах, заключенных между Москвой и Тверью в XV в.[1006] А митрополит Киприан, как уже упоминалось, в феврале 1399 г. был проездом в Литву в Твери.
Другая статья грамоты не подтверждается летописными сообщениями. Согласно этой статье, предусматривалось освобождение московских и новгородских пленных, захваченных Тверью[1007]. В летописях не содержится никаких указаний на войну между Тверью и Москвой или Новгородом. Возможно, что в связи с переходом удельного князя холмского Ивана Всеволодовича на сторону Москвы (1397 г.) дело дошло до мелких стычек. Наместничество Ивана в новгородском «пригороде» Торжке может объяснить упоминание пленников родом из новгородских земель. Кстати, именно эта, посвященная пленным, статья свидетельствует в пользу тезиса об официальном характере грамоты 1396 г. и против предположения о том, что документ просто отражает некие пожелания тверичей, не имевшие под собой реальной основы. На самом деле незадолго до составления этой грамоты отношения между Москвой и Тверью должны были обостриться драматическим образом, в воздухе витала «большая война». Вспомнив о том, какая опасность в это время приближалась к Москве в результате договора между Литвой и Немецким орденом, мы начинаем понимать причину готовности Москвы заплатить высокую цену за прекращение конфликта с Тверью и обещание помощи со стороны Твери:
«А быти нам, брате, на татары, и на литву, и на немцы, и на ляхи заодинъ»[1008].
Московский великий князь рассматривал теперь Михаила Александровича как «брата», а не «младшего брата»:
«…на всем, брате, князь велики Михаило Олександрович, целуй к нам крестъ, к своей братьи, и ко мне, к великому князю Василию Дмитреевичу, и к моей братьи к молодшеи, ко князю к Володимероу Ондреевичю и ко князю Юрию Дмитреевичю, и своими детми, со князем с Ываном и со княземъ с Василием с Михайловичи»[1009].
Упоминание Ивана и Василия, сыновей Михаила Александровича, вовлеченных таким образом в заключение договора, фактически означало признание Москвой наследования княжения в Твери по праву первородства. Так в большой политической игре, которая велась на рубеже XV в., Иван Всеволодович Холмский получил мат[1010].
26 августа 1399 г. умер Михаил Александрович[1011]. С 1373 г. он очень умело оберегал Тверь от нападений извне и сохранял независимость великого княжества Тверского.
5. Политический, экономический и культурный расцвет Твери в последней четверти XIV в. Значение периода правления Михаила Александровича
В соответствии с формулировкой Б.А. Романова, в последней четверти XIV в. «плотное Тверское государство» переняло «роль естественного центра… политического равновесия во всем восточноевропейском пространстве — на стыке трех политико-экономических систем»: Великого Новгорода, Москвы и Литвы[1012].
1004
Уже А. Е. Пресняков считал датировку известия в Софийской второй летописи ошибочной: Пресняков А. Е. Указ. соч. С. 342. Прим. 1.
1006
ДДГ. № 37. С 106 (1438/39 г.); № 53. С. 187 (1454/1456 гг.); № 63. С. 203 (1462 г.); № 79. С. 298 (1484/85 г.).
1007
ДДГ. № 15. С. 42. «А полонъ ти, брате, нашь московьскы, великого княжения, и Великого Новагорода отпустити без откупа…».
1010
Ср., напротив, тверскую грамоту (АСЭИ. Т. 3. № 116. С. 152), составленную в 1363–1365 гг., называющую после великого князя Василия Михайловича сначала его племянника и лишь затем сына. Два других сына Михаила Александровича умерли еще до 1399 г.: Александр Ордынец — в 1389/90 г., Борис — в 1395 г. См.: ПСРЛ 15, I. Стб. 164 (6903 г.). Кроме Ивана и Василия в 1399 г. в живых, впрочем, был еще одни сын Михаила — Федор, Хотя в: ДДГ № 15 он и не назван по имени, там все же говорится (С. 41), что в случае татарского нападения два сына должны действовать совместно с москвичами, а третий — оставаться дома.