К этой части рассказа, Артемий, явно не привыкший к столь длинным речам, устал. Голос его зазвучал хрипло и князь ярославский Всеволод Константинович, попросил дать напиться своему человеку. Артемию, от великокняжеского стола, поднесли кубок с медом. Утолив жажду, воин продолжил.
— Сам Мечеслав бился в первом ряду и лично зарубил не менее десятка…
По толпе бояр прошел вздох удивления, но недоверие выразил лишь Ярослав Всеволодович. Составив домиком черные брови, он изумлённо воскликнул.
— А ты что же, считал за ним среди битвы?! Ну и нашёл же себе дело, в то время когда остальные дерутся!
Бледное лицо рассказчика, после этих слов пошло алыми пятнами. Рука метнулась к поясу. Лютобор с содроганием сердца ожидал увидеть, как воин выхватит меч и только сейчас заметил, что меча нет. Артемий, единственный среди всех присутствовавших, был безоружен. Красный как рак стоял он посреди шатра, бессильно цепляясь за пояс рукой. Юрий Всеволодович, укоризненно посмотрел на младшего брата и велел поднести рассказчику ещё одну чашу. Артемий выпил и поведал о том, что в бою находился за спиной воеводы.
— Он мне честь оказал. Приказал беречь своего стяговника. Вот я и берег. Какое-то время дела мне не было. Поганых мне попросту не доставалось. Но после и я рубился как все.
По его словам, русичи убили врагов гораздо больше, чем их было самих. Конников Пургаса посекли почти всех. Многим казалось — победа близка. Но тут к их врагам пришло подкрепление. Огромная толпа пеших эрзян прибежала из тверди и обступила дружину со всех сторон. Суздальцы отбивались отчаянно, но совладать с многолюдством врагов не могли. Один за другим они погибали.
— Я не сберег нашего стягового. Поганые стащили его из седла. После уже я увидел, то что от него осталось… А пособить мне ему, было никак. Сам бился с тремя и двоих зарубил. — Рассказчик замолчал, посмотрев на свои руки. Все, и князья, и бояре, и воины терпеливо ждали продолжения. В воцарившейся тишине, Артемий рассказал о том, как бой прекратился.
Эрзяне расступились, оставив вокруг остатков дружины заваленное телами пространство. На него, в окружении четырех воинов, на белом жеребце, выехал уже не молодой человек в раззолоченной броне булгарской работы. Мечеслав взглянул на него и, не выпуская из руки меч, спросил, кого это еще принесло. Тогда пожилой назвался Пургасом. Он без обиняков предложил русичам сложить оружие, в противном случае суля скорую смерть.
Мечеслав ответил не сразу. Прежде окинул взглядом всех своих воинов. Тех оставалось ровно двенадцать. Многие были ранены, все очень утомлены и с трудом держались в седле. Шестеро и вовсе были пеши, в сече потеряв коней. Цел и не вредим, был только он сам.
Артемий оглянулся, в первый раз окинув взглядом собравшихся.
— Поганых же вокруг, видимо-невидимо! Бросились бы разом — в миг бы растерзали. — Он чему-то мрачно усмехнулся и устремил взгляд на своего князя, будто рассказывал только ему.
Пургас заявил, что крови уже пролилось не мало, и больше её лить, он сегодня не хочет. Мечеслав видно готов был сражаться. Но его воины. За то время пока он раздумывал, один из них, ослабев от ран, покачнулся и сел в кровавую кашу из снега и грязи. Остальные выглядели не на много лучше.
— Тогда воевода посмотрел на Пургаса, и не глядя на нас, велел сложить оружие. — В этом месте голос Артемия дрогнул, и он хрипло закончил. — Так мы сдались.