— Наконец-то надумали мост поновить. Давно пора, — заметил брат Иов, направляя коня к ныряющей в глубокий узкий каньон змеистой дороге. Справа, чуть в стороне, внизу виднелась паромная переправа.
Кирилл протер глаза от летевшего по ветру мелкого сора:
— Его не поновлять надобно, а новый строить. Опоры с балками в уголь черны, сгнили давным-давно. Скуповат князь здешний.
— Князь Кручина. Сам-то он полагает, что просто бережлив. А опоры с балками, княже, и праправнуков твоих переживут — это мореный дуб.
Каменистый мысок на другом берегу до самого уреза воды был уставлен повозками. Утлый паром заскребся о дно, задергался и устало заскрипел, останавливаясь.
— Ну-ну! Чего вдруг обеспокоился? — Кирилл потрепал коня по холке и, шурша прибрежной галькой, повел его в поводу.
Через перегиб дороги перевалил черный лаковый возок в алых и золотых цветах, запряженный парою вороных. Из памяти тут же выплыли пряничный терем и рыхлое бабье лицо отца Алексия. Кирилл хмыкнул.
— Ну вот! Ты погляди, сколько народу скопилось у переправы-то! Теперь лишь к вечеру доберемся, никак не ранее, — произнес изнутри возка недовольный женский голос. В ответ примирительно-неразборчиво прожужжал голос мужской. Дверца распахнулась, на дорогу выпрыгнул мальчишка-трехлетка в мягком аксамитовом кафтанчике. Со смачным причмокиванием дожевывая что-то, он бесцеремонно оглядел Кирилла, опасливо покосился на глубокий шрам брата Иова. Тут же потерял к рассмотренному интерес и задрал голову к шумной суете на мосту. С высоты пятнадцати саженей то вертясь, как кленовые крылатки, то порхая по-птичьи, слетали в реку деревянные обломки.
Женский голос умильно попытался приманить его назад:
— Что ж ты не докушал-то, Ванятка? А вот же еще курочки кусочек остался — смотри, какой хороший! Или яичко с огурчиком малосольным пожелаешь? А на сладкое тут у нас и ватрушечка припасена, и пирожочек с яблочками…
Мальчишка строптиво взбрыкнул и помчался вдоль по склону в направлении моста.
— Сыноче-е-ек, только далеко не убега-а-ай! — запоздало понеслось ему вслед. Мужской голос что-то добавил и от себя.
Небо в одночасье переменилось, на узкий речной каньон пролился лиловый свет. Висевшее над мостом облако дернулось вперед.
Мальчишка остановился в отдалении, восторженно и неразборчиво заголосил наверх, подпрыгивая да размахивая руками. Со старой части настила упала вниз очередная доска. Она ударилась торцом о выступ опоры, отскочила, вихляя, и под острым углом понеслась ему навстречу.
Глаза Кирилла расширились.
Косой серый росчерк с хлюпающим хряском опрокинул, вбил в землю маленькое тельце, почти отделив верхнюю часть его вместе с аксамитовым кафтанчиком. Мертвенный лиловый свет сделал алые брызги черными. Нечеловеческий вой в два голоса раздался из лакового возка с золотыми цветами на крутых боках.
— Не-е-е-т!
Мальчишка удивленно обернулся на отчаянный крик Кирилла.
Небо опять стало голубым, а облако над мостом скачком вернулось назад, к прежнему месту.
Он оттолкнул Иова, который вовсе не стоял у него на пути, и с рычанием рванулся к маленькой фигурке при каменистом склоне. Удивление в распахнутых детских глазах сменилось перепугом, лицо спряталось за ладошками. Кирилл схватил мальчишку в охапку, — тот при этом закричал, как зайчонок — отпрыгнул в сторону и помчался обратно. Далеко за спиною мелькнуло, по земле с грохотом прошла широкая саженная доска. Вдогонку запоздало выплеснуло глиняной пылью и гравием вперемешку с ошметками полынных стеблей.
— Ванятка!
— Мамушка! Меня злой бабай схватил! Пусти, бабай, пусти!
Кирилл перевел дух и осторожно поставил дрыгающие ножки на землю. Брат Иов медленно склонил голову. Женщина у возка упала на колени, протянула вперед трясущиеся руки. Ванятка добежал, зарылся лицом в кунью душегрейку, продолжая оттуда невнятно жаловаться на вот этого нехорошего, этого злого-презлого бабая… Мужчина рухнул у ног Кирилла, пачкая в пыли дорогой шелковый опашень, с прерывистым мычанием стиснул пальцами голенища его сапожков:
— Спа… а… сибо… Спа… сибо… Спасибо…
— Спаситель ты наш! Человек ли ты? Ангел ли ты Небесный? — то ли застонала, то ли запела странным изломанным голосом женщина. — Да хранит тебя и сам Господь Бог, и Матерь Пресвятая Его, и все Силы Его, и все угодники Его, все до последнего, все до единого!