Выбрать главу

Мужчина поднялся на ноги. Рывком отер глаза, оставив на щеках грязные полосы, прижал руку к груди:

— Я — Заслав-Артемий, торговый голова из Старой Елани, Государева гильдия. Скажи мне имя свое, дубравец! Кто ты?

— Да, да! — подхватила женщина, продолжая стоять на коленях. — Скажи, за кого нам молиться до конца дней наших! Ванятка, этот человек спас тебя. Преклони головушку, сыночек…

— Меня спас бабай?

Кирилл взлетел на коня, поклонился с седла и крикнул:

— Иов! За мной!

Вслед ему продолжало звучать:

— Кто ты? Кто ты?..

* * *

Солнце давно вошло в облака, а те постепенно превратились в серую пелену, которая медленно расползлась по всему окоему. Призрачное свечение появлялось время от времени в ее разрывах.

— Как думаешь — опять будет гроза? — нарушил долгое молчание Кирилл.

Иов бросил на него непонятный взгляд:

— Думаю, нет. А что?

— Да так, ничего. Ты меня о чем-то спросить хочешь.

— Нет, княже. Это ты что-то сказать желаешь, да не знаешь как.

Кирилл поднял лицо к небу. В тусклом просвете наверху ему померещился лиловый отсверк.

— Иов, я домой хочу… — проговорил он со странной тоской.

— Куда — домой? В Гуров или в обитель?

— Не знаю…

* * *

Общинные яблоневые сады показались на исходе седьмого дня пути. Яблочный Спас давно миновал, от пустых крон с остатками покоробившейся листвы веяло муторным одиночеством и запахом совсем уже близких предзимних холодов.

Старый Вукодрагов детинец вместе с зодчинами князя Тримира со временем очутились на околице — разбогатевший и раздобревший городок основным массивом своим предпочел не разрастаться вокруг них, а спуститься в долину.

Дорога к отчему дому шла с полуночной стороны, не сквозь весь Гуров — Кирилл подумал об этом со смутным и непонятным удовлетворением.

Ворота были распахнуты настежь, во двор одна за другой осторожно сворачивали две повозки, груженые тыквами. Кирилл с Иовом придержали коней — переждать. Из-за воротины выглянул незнакомый страж, с подозрением пригляделся к двум всадникам в быстро падающих сумерках, поднял руку. За его спиной тут же замаячило щекастое лицо при обширной бороде-лопате:

— Да это, никак, сам молодой князь!

— Здравствуй, дядюшка Тит, — отозвался Кирилл, покидая седло.

— Слава Богу! А мы уж, почитай, третью седмицу ждем тебя. Все ждем да ждем, ждем да ждем. Слава Богу, дождались наконец. Что с тобою, княже? Как-то ты того…

— Устал, дядюшка Тит. Пусть в мою светелку умыться поднесут. Правда, устал. Ничего не хочется, только спать.

— А банька? А покушать на ночь? Ведь так любил всегда.

— Благодарствую, нет. Вот тебе брат Иов — он хороший, позаботься о нем: вечерю, спаленку отдельную ну и всё прочее. Распорядись…

Кирилл стал подниматься на крыльцо.

«Дюжина ступенек» — промелькнуло где-то на краю сознания. В той же дали на мгновение показались и тут же пропали расплывчатые лица отца Паисия и дядьки Домаша.

Ключник Тит попечительно топал и сопел за спиною.

— Что нового? — спросил Кирилл только для того, чтобы не молчать.

— Да так… Третьего дня поляне какие-то заезжие на Картарке чего-то вынюхивали и выспрашивали. Потом к нам перебрались. Еремей с Канюком сказывали, что близ их дворов такоже околачивались да раз за разом на наш поглядывали.

— Чего хотели?

— Еремей пожелал дознаться, двух шагов навстречу ступить не успел — тут же коней поворотили.

— Угу. Вели, чтобы в малой сушильне, что под светелкою моею, печь истопили.

— Прозяб в дороге?

— Что-то вроде того.

— Я же говорил: в баньку бы прежде, княже. Может, все-таки вернешься? Или за лекарем прикажешь послать, а?

— Нет. Послушай, дядюшка Тит: не позволишь ли мне одному побыть? Хоть до утра. Уж не серчай ради Бога.

Он заставил себя не оглянуться в сторону арочного проема, ведущего на родительскую половину.

От широкой печной трубы, которая выходила из пола в углу и уносилась наверх сквозь потолок, вскоре потянуло теплом. Кирилл приложил ладони к рельефным поливным изразцам с изображениями павлинов, открывающих клювами свои сердца, Фениксов в пылающих пальмовых кронах, улыбчивых Сиринов и Алконостов с гроздьями звезд в когтистых лапах. На одном из них его рукою когда-то было старательно выцарапано: «Олконос». В дрожащих бликах свечи за спиною кончики пальцев наощупь нашли надпись.

«А если заглянуть за угол, то на том же уровне будет плитка из другого набора, вставленная взамен отпавшей и разбившейся. Немного иная по тону, с изображением грудастой русалки, возлежащей на кудрявых волнах, и пояснительной надписью «Се дева морская».