— В совершенны лета лишь о будущем листопаде войду. И отец с матушкой, и брат мой старший в один день погибли безвременно — меня беда до срока князем сделала. Ратибор, отец твой, разве не упоминал о том?
— Нет… Ой, горе-то какое. Так вот отчего ты плакал тогда. Прости — если бы раньше знала, то ни за что на свете… Прости, Ягдар, а?
— Ты хорошая, Видана, — сказал Кирилл неожиданно для себя.
— Хорошая? — в ее зеницах будто загорелись голубые огоньки. — Ух ты! Страсть до чего любопытно: а чем же именно? Ну-ко, ну-ко начинай сказывать! Да гляди, не упусти ненароком даже самой малости!
— Видана! — Кирилл завел глаза, с удивлением осознав, что ему необычайно нравится и произносить, и повторять раз за разом ее имя.
— Не буду, не буду! — пообещала она торопливо. Голубые огоньки погасли. — А отчего ж погибли-то? Ой, ну зачем же я опять спросила — у тебя горе, а я с расспросами… Не говори, коли тяжко, не говори. Но все равно любопытно: что же могло приключиться такое, что все да еще и в одночасье?
— Отравлены были. Как именно — сам еще не знаю. Люди отца Варнавы дознание ведут.
— И еще раз прости…
— Сейчас-то за что?
— Ну… А у тебя, Ягдар, один глаз серый, другой зеленоватый. И крапинки в нем.
— А у тебя и глаза голубые, и сарафан голубой — до чего же складно выходит! И вышит бисером да гладью. Красиво так. Праздничный, да? Прошлый раз ты в другом была.
— А он… А его матушка с утра постирала — вот я и надела, что под руку попалось. И вовсе он никакой не праздничный!
Видана отчего-то смешалась и поспешно спросила:
— А что ты в этой — как её? — обители делаешь, Ягдар?
— Отец меня сюда послал. Мыслю, на обучение.
— Наукам всяким? Ух ты… А что за науки такие? А в Бортничах тоже школа есть — я туда со старшею сестрицею хожу. Четырежды на седмицу. А этой осенью и младшая с нами пойдет. Я уже и грамоте знаю, и численницу, и все-все Заветы назубок.
— Бортничи — то деревня твоя?
— Нет, соседская. Стрел с десяток всего от нас. Моя Хореей зовется. От опушки той самой, — она указала рукой, лукаво прищурив глаз, — только в дубраву войдешь да потом вниз к ручью спустишься — тут тебе и Хорево Урочище. А в нем и деревня моя. Хочешь — на завтра в гости зазову?
Кирилл погрустнел:
— Уезжаю я завтра, Видана. Утром раненько.
— Уезжаешь… Ой, что ж оно так — вдруг-то… А надолго ли?
— Да нет. Настоятель сказывал: всего-то на седмицу, не более.
— Как же всего-то, когда это цельных семь дней выходит! Охохонюшки… А потом?
— А потом судьбу мою решать будут, я так разумею. Едут сюда для этого некие люди.
— Что значит — решать судьбу?
— Еще не знаю. Просто представляется так.
— У рода твоего кто Обереги?
Кирилл пожал плечами.
— Ладно. Тогда я и отца просить стану, и к самому Белому Ворону пойду — пусть говорят о тебе с Древними.
— Вот это да… Спасибо… Скоро совсем стемнеет — пора мне назад собираться, Видана.
— Ягдар, а я каждый вечер сюда приходить буду, пока ты не вернешься… и думать о тебе. И ты в эту же самую пору думай обо мне — обещаешь?
— Обещаю, Видана. Знаешь, это ты просто здорово измыслила: вроде как опять свидимся! А можно я провожу тебя — ну хотя бы до опушки?
— Ты же не станешь сердиться?
— Да на что?
Видана в ответ сморщила нос и позвала куда-то в сторону:
— Отец, пора!
От стоявшей неподалеку засохшей ракиты отделилась смутная фигура в белом. Кирилл успел мельком удивиться: толщины ствола явно не хватило бы для того, чтобы Ратибор мог прятаться за ним.
Он засмеялся, подхватил лукавую девчонку под мышки и подбросил ее. Она взвизгнула, прижимая подол к ногам. На душе у него вдруг стало очень тепло и уютно.
— Ты чего, Ягдар?
— А ты не станешь сердиться? — Кирилл подмигнул, огляделся вокруг и крикнул наугад:
— Иов, нам тоже пора!
— Не спишь, отец игумен?
Отец Варнава отложил в сторону перо. С наслаждением откинувшись на спинку кресла, потер кончиками пальцев усталые глаза:
— Неужто не видишь — третий сон досматриваю. А сам-то отчего полуночничаешь?