Из ближнего ряда шагнул вперед рыжеволосый бородач в наброшенной на плечи негнущейся ферязи из темно-вишневой тафты с шитыми золотом дивными птицами. Писарь уронил перо и распахнул на них глаза в немом восхищении.
— Великого Князя Дороградского воевода Креслав! — прижав руку к груди, ответчик поклонился степенно; длинные праздные рукава мотнулись, обмахнули куньей опушкой обшлагов каменные плиты двора.
Чуть поодаль протиснулись сквозь толпу двое крестьян в выходных беленых рубахах и портах. Скованно, не в лад согнувшись в поясе, переглянулись:
— Выборные мы от схода. Я, стало быть, староста медоборский Твердин.
— Своята-бортник имя мое.
— И слушаем вас, добрые люди, — подбодрил князь Стерх, видя их робость.
Челобитчики опять переглянулись:
— Так это… князюшко… В грамотке-то все как есть доподлинно прописано да сходом одобрено. Нам нипочем и не повторить-то столь же складно.
— А складно и не надобно — не былинники вы. Бумага бумагою, а обвинениям да оправданиям изустными быть надлежит. Впервые на суде-то?
Выборные закивали.
— Вот и ладно, — он опять побежал глазами по наползающим друг на дружку строчкам жалобы. — Да вы сказывайте, сказывайте несмутительно. Уж как умеете.
— Так это… Дорога-то, стало быть, — староста покосился на воеводу — и по выпасам общинным прошла, и по наделам, огороды опять же… Почитай, десятка полтора семейств в обиде. К тому ж в работники к себе воевода…
— Погоди, старосто, не всё враз. Государев воевода Креслав! — названный встрепенулся. — Помнится, предоставлял ты мне на бумаге предварительное начертание хода дороги сей. А уходили под нее оговоренные пустоши каменистые да прочие неудобия, на что я согласие дал с поставлением имени своего да приложением печати. Подтверди либо опровергни: была ли таковая бумага?
— Была и есть, княже, только не при мне она сейчас. Велишь доставить?
— Не вижу нужды. Все одно не по ней ведешь, а по прихоти своей.
Воевода выпрямился, изменяясь в лице:
— То не прихоть моя, княже, и не искание выгоды себе. Да, сократил я путь, обрезавши петли да повороты ненужные — на целых шесть стрел поменее вышло в иных местах супротив замысла начального. Но ведь я не какой-нибудь гостинец купеческий обустраиваю, а дорогу Государеву. О деле радею, о деле да благе державном! И о казне! Или желаешь сказать, что разницу в деньгах я в свою мошну кладу?
— Об этом никто, кроме тебя самого, речей не заводил. Остынь, воеводо, пока границ не заступил ненароком, — проговорил князь Стерх прежним ровным голосом. — Мыслю, осведомить меня о переменах своих самочинных ты собирался лишь после сделанного — вроде как подарок-неждан готовил. Потешить князя. По завершении трудов твоих на моих землях в отписном листе Государю о том упомянуто будет непременно.
Креслав потемнел лицом, однако смолчал и склонил голову с видимым усилием.
— Вот и ладно. Далее что там, старосто?
— Так это… В работники-то себе воевода теперь из крестьян людишек брать повадился.
— Силою?
— Да нет, князюшко, Обереги хранят. Больше немилостью да гневом Великокняжеским стращает.
— А люди те возмездно ли трудятся для воеводы?
— Платою не обижает — тут всё честь по чести. Одначе ты сам рассуди, князюшко: у каждого ведь и надел свой, и скот на пажитях, и всякое прочее хозяйство. Наш-то крестьянский труд урочный, день упустишь — весь осталый год по нему плакать будешь.
— С этим такоже понятно. В грамотке вашей — он приподнял свиток — иных жалоб не имеется. На словах желаете ли добавить что-либо?
Выборные в который раз переглянулись:
— А нечего, князюшко.
— Вот и ладно.
Князь Стерх встал на ноги и, обводя глазами люд поверх голов, проговорил громко и раздельно:
— Властью, данною мне Государем нашим, и от законов, Дором положенных, определяю…
Кирилл понял, что настоящая тишина наступила только теперь. Он вдруг поймал себя на том, что даже стал дышать через раз.
— Государево благо — превыше прочих. Сделанного же не поправить без убытку для всех. Поэтому сходам деревень Каменка и Медоборы, елико возможно станет, земли обиженным подыскать и возместить полною мерою из общинных. Надобно будет — от своих уделю безмездно. Убытки всякого роду сочесть со тщанием. Но к оплате предоставить не казне, а лично воеводе Великокняжескому Креславу. Трудников же ему из крестьян впредь набирать не возбраняется, одначе только по доброй воле оных, не стращая и не лукавствуя при том. И быть по сему. Приемлете? — обратился он к выборным, добавив тут же: