— И тебе, человече добрый.
— Мы тут по дороге домой надумали в обитель завернуть, а братия сказывают, что ты, князюшко, такоже на днях в Гуров намерился! — шумно и радостно продолжал румяный толстяк в просторных портах и распахнутой свите. — Вот милость-то какая к нам грядет! Ты уж прости, что дождаться тебя не смогу — наши-то все уж в путь собираются, — а не то бы вместе и отправились.
Руки его широко раскинулись, выражая великое изумление:
— Да ты всё не узнаёшь меня, что ли? Афанасий я, Афанасий! Двор мой от княжьего через старое торжище седьмым будет. Ну? Вспомнил?
Напористое, но дружелюбное простодушие немного смутило Кирилла:
— Уж ты прости, Афанасий…
— Не помнишь… А я вот помню хорошо, как ты с братцем своим, когда совсем мальцами еще были, любили в сад ко мне за яблоками… Ох, не обессудь, княже: сам себя заговорил и чуть было не забыл на радостях-то. Ты вот какую милость окажи: отпиши-ка весточку невеликую либо ко старосте ближайшего к вам посада, либо ко ключнику вашему, которого все дядюшкой Титом кличут — я уж передам, — что да как приготовить до прибытия твоего. Загодя-то оно вон как ладно будет, а мы уж все расстараемся на славу…
— Опять прости: видишь? — Кирилл поднял с колен и опять стесненно убрал руку в лопуховой обмотке. — Давеча пальцы сильно повредил, на мечах упражняясь. Лекаря вот дожидаюсь. Ты на словах передай, что нужным сочтешь.
Шумный и жизнерадостный Афанасий внезапно сильно опечалился. Кириллу мельком показалось, что даже растерялся.
— Ох… Да как же это… Что: ижно и строчки одной-единой не сможешь?
— Ну, левою рукою смогу, пожалуй. Оно, правда, дольше выйдет да корявее.
— Левою… Да нет, так не подойдет. Никак не подойдет…
Остатки веселости и добродушия исчезли с румяного лица, заменились беспокойным отчуждением:
— Ладно. Что уж тут поделаешь. Тогда… Тогда это… прощевай, княже, — пора мне.
Скованно поклонившись, Афанасий заспешил прочь.
— Немедля за ним, — прозвучал из-за полуприкрытой двери негромкий голос брата Иова. — Тенью!
Тут же прошуршали, удаляясь, торопливые шаги.
— Ты что — так там и стоял все это время? — поразился Кирилл.
— Да. Теперь можно, отец Никита, — входи.
Лекарь с ловкой осторожностью освободил пальцы от зеленых увядших лохмотьев, сокрушенно покачал головой и зазвенел стеклом в принесенном с собою ларчике.
Кирилл покривился. Отец Никита приостановил пеленание кисти:
— Беспокоит, княже?
— Нет. Мазь воняет.
Инок с одобрением кивнул:
— Воин должен любую рану царапиной именовать.
— Ага. Даже если с поля брани голову под мышкой несет.
— Добрый воин — да.
— Знаешь, брат Иов: вот хоть убей, но никак не могу вспомнить этого Афанасия.
— И не старайся — не сможешь. Лучше попробуй догадаться, что ему от тебя нужно было.
— Чего тут догадываться — грамотка с моей рукою. Да только зачем?
— Узнаю — тут же извещу.
— А как ты-то сразу понял?
— Сразу? Я не Белый Ворон, не Яр и не отец Власий. Подошел к двери — разговор услышал. Решил не мешать. Вот и всё.
— Стыдно признаться, но ведь я написал бы, ничуть не усомнившись. Если бы ничего… э-э-э… всего этого не случилось.
— На то и рассчитывали.
— Получается, не повезло бедному Афанасию?
— Думаю, не только ему одному. Готово, отец Никита? Тогда мы пойдем.
Снаружи маялся в ожидании угрюмый Залата. Увидев выходящего Кирилла, он прямо-таки вскинулся:
— Ну как? Пальцы-то как, княже?
— Что с тобою, мастер-наставник? — удивился Кирилл. — Ерунда-ерундою, а на тебе просто лица нет.
— Да вот не ерунда… — десятник тяжело вздохнул. — Нешто не приметил я, как отцы на меня тогда глядели. А теперь еще и это… Что ни делаю — всё наперекосяк выходит, княже. Эх, зря выжил я в той сече.
— Зря или нет — не тебе судить, — отозвался брат Иов. — Твое дело, воин, стоять там, где назначено. И голову лишним не отягощать.
Залата прочистил горло, но в ответ только угукнул и опять вздохнул. Кирилл толкнул его локтем; приложив ладонь ко рту, сказал громким фальшивым шепотом:
— Ты, мастер-наставник, за горестями своими не забудь и брата Иова пожалеть заодно.
— За что? — не понял десятник.
— За то… — он грозно свел брови и довольно похоже рявкнул раскатистым баритоном отца Варнавы: «А ты куда смотрел, брат Иов?» Да посохом его, сердешного, посохом.
— Правда, что ль? — растерянно спросил Залата. — Воители-Хранители…
— Чистая правда, — невозмутимо подтвердил инок. — Посохом меня, посохом. Сердешного.