Но что тут поделаешь?..
Нельзя оставить без наказания проказу сына! Надобно проучить его за своеволие. Чтобы усвоил тот накрепко, что негоже отца своего обманывать, негоже нарушать его повеления. А если отступить сейчас от своих угроз, не сдержать обещание покарать сына, то почует Александр слабину в отце и возомнит, будто и впредь он может оставлять его в дураках!
Сжав покрепче рукоятку витня, он хлестнул сына по спине. На белой коже тотчас появилась багровая полоса, на которой проступили капли крови. Преодолевая мучительное внутреннее сопротивление, Ярослав хлестнул сына во второй раз, в третий, в четвертый… По его спине потекла кровь. Александр, сжав руки в кулаки, не позволял себе издать ни единого возгласа боли, смиренно принимая удары.
Больше сорока ударов наносить не принято было — ибо Господь их, сам Исус Христос претерпел сорок ударов, кому ж больше назначишь? — но меньше дюжины тоже считалось слишком мягкой карой. Отсчитав двенадцать ударов, Ярослав с облегчением отступил от сына и, отложив витень, вновь позвал в шатер лекаря.
Когда же врачеватель закончил выхаживать спину Александра, то княжич не без труда натянул на себя сорочку. Лицо его было бледно, но выражение горделивого равнодушия никуда с него не пропало. Молча поклонился он отцу и замер в собранной позе, ожидая, как дальше он распорядится его судьбой.
Мысленно кляня себя за слабость, князь призвал в шатер одного из гридников.
— За оплошность совершенную, велю я отсыпать двадцать плетей воеводе Миронегу Ефроновичу, — отдал тому приказание Ярослав, а потом, поколебавшись еще немного, прибавил: — А слугам княжича Александра пропишите по тридцать плетей каждому, не меньше! Исполнить то немедля!
— Всё сделано будет! — раскланялся гридник.
Александр вскинул просветлевший взгляд на отца: неужели все-таки он добился от отца послабления? Не повесит тот Савву и Ратмира!
— А ты, Олекса, ступай к себе! — хмуро обратился к сыну князь. — И чтоб никаких больше дурачеств!
Снова княжич отвесил отцу поклон и вышел из шатра. Кто-то из челядинцев поспешил накинуть ему на плечи тулуп, желая защитить его от холода. Не глядя по сторонам и стараясь не обращать внимания на перешептывание княжеской свиты — которая, конечно, всё слышала и знала, что высек его отец витнем — Александр зашагал к своему шатру.
Федор, сложив руки на груди, проводил его довольным взглядом, наслаждаясь унижением брата.
13. НАКАНУНЕ СВАДЬБЫ
— Едут! Едут! Княгиня с княжичами прибыли! — прокричал кто-то в толпе, собравшейся подле крепостных стен Рюрикова Городища.
Новугородский люд заволновался, напирая на дорогу, ведущую к воротам Городища, желая получше разглядеть приближающуюся узорчатую колесницу с навесом, убранным богатыми тканями. На колеснице восседала княгиня Ростислава, супруга князя Ярослава Всеволодовича, в окружении малолетних детей своих: дочери Марии, пятилетним Михаилом и двухлетними Даниилом и Ярославом — уродившимися двойней — и годовалым Константином. Рядом с колесницей верхом на коне размеренно ехал Александр, коему в месяце травень[14] как раз исполнилось четырнадцать лет. Народ, глядя на княжеских детей, зашептался меж собой, говоря, что своей способностью производить на свет сыновей князь Ярослав пошел в своего отца — Всеволода Большое Гнездо, прозванного так за обилие сыновей в своем роду.
Наибольшее любопытство новугородцев вызывал Александр.
Когда в начале месяца изок[15] по столице Новугородской Вольницы пронесся слух, что вместе с княгиней в Новугород возвращается из ссылки Александр, то многое число горожан захотели воочию увидеть нашумевшего в их землях княжича. В народе ходили сплетни о подвиге княжича, переодевшегося своим слугой и сражавшегося наравне с мужами в самом сердце сечи — вызывая в сердцах простых людей невольное восхищение храбростью и безрассудством Александра. Чернь со свойственной ей сентиментальностью не могла не проникнуться приязнью к молодецкой удали княжича и его боевому успеху. Даже побасенки и песни складывал народ об Александре, потешая свои сердца. И потому сбежались люди со всего Новугорода поглазеть на Александра — будто на былинного богатыря.