— Чисто ты не попадешь, — подшутил кто-то. Но ответить Куденя не успел.
— Стрелы на тетиву! — крикнул болярин.
— Не по Прави поступают, — удивился я[14], когда увидел, что неприятель не собирается останавливаться.
Ладьи даже прибавили ходу. Стало видно, как на концах весел вспенились белые барашки.
— Ни переговорщиков, ни поединщиков не будет? — спросил Славдя.
— А что им Правь? — ответил Побор. — Они, видать, знают что творят…
— Хорошо идут, — вздохнул Гридя.
— Шибко, — отозвался Побор. — Видно, спешат к предкам своим на ужин успеть, — и засмеялся.
И лучники подхватили этот смех. Я тоже смеяться начал. И понял: со страху это. Никто ж не знал, кто после этой битвы в землю Древлянскую вернется, а кто уже к вечеру в Ирии за стол с пращурами сядет. Неизвестность. Вот что страшнее всего…
— Куденя, ты кормчих на драккарах на себя бери, — распоряжался болярин. — Они за щитами хорониться станут, бей промеж них. Без кормчих ладья, что конь без всадника. Звяга и Ерш, вам задача особая. Высматривайте, кто в коннице управляет. И чтоб стяг Полянский еще до битвы на земле лежал. Ясно?
— Да что ты, Побор? В первый раз, что ли?
— В первый не в первый, а напомнить не помешает. Первая лодья — реку кроет. Остальные — конницу. И не подставляться. У них небось тоже лучники имеются.
Между тем полянская конница рассыпалась на два отряда. Первый скоро шел вдоль берега реки, метя ударить между передовым полком и полком левой руки. Второй, прижавшись боком к лесу, направлялся прямиком на полк правой руки. А ладьи, выйдя на середину Припяти, старались обойти нас, чтобы сидящая в них русь смогла ударить нам в спину.
— Эх, не достать отсюда, — злился Куденя, прикидывая натянутую тетиву к щеке. — Дозволь ближе подобраться.
— Давай, — кивнул болярин, и лучник дернул поводья коня и рванул к берегу. — Все равно, — вздохнул Побор, — далековато будет… Луки к бою!
Все ближе и ближе подкатывала волна вражьей конницы.
— Ждем!
Уже можно было рассмотреть сбрую на борзых полянских конях.
— Ждем!
Уже первые стрелы, пущенные лучниками неприятеля, жужжали в небе и впивались в песок недалеко от ног наших коней.
— Ждем!
Короткая черная стрела, просвистев, ударила в нагрудный доспех Поборова коня.
— Бей!
Звонко запела тетива, отправляя в недолгий полет чью-то смерть. И сразу новая стрела легла на лук и отправилась вслед за первой. И еще одна. И еще.
— Бей прицельно! — услышал я команду болярина.
Опустил лук пониже. Высмотрел врага. Спустил тетиву. Наложил новую стрелу. И лишь тогда понял, что только что отобрал жизнь у человека. И, словно в отместку, железное жало стукнуло в кожаный нагрудник. И желтые волчьи глаза вспыхнули в сознании и обожгли огнем ненависти. Сразу все стало на свои места. Либо я их, либо они меня. А все остальное потом. После боя…
— Эй, Добря! — Я увидел, как кричит Гридя, утирая рукавом кровь с располосованной щеки. — Отходим за передовой полк!
— Гнедко, выноси! — крикнул я.
Сколько боев и битв было в моей дальнейшей жизни. И больших. И малых. И явных. И тайных. Сколько битв я выиграл? Сколько проиграл? Разве теперь упомнишь. Но только этот бой, первый бой в моей жизни, я помню, точно только что вышел из него. Может, потому, что он был первым. Оттого и всплывает в памяти все время, как тот сон… Бабушка. Я — маленький. Сказка про птицу Сва и про яичко золотое…
Словно в пустой колоде, в голове заухало. Кто-то молотил в дверь.
— Кто там?
— Болярин! С дальней заставы гонец прискакал.
— Подожди. Сейчас выйду.
А вставать все равно было невмоготу… Ох, Путята, Путята…
Бой бурлил, как бабулино варево…
Мы успели выйти из-под удара, и вражья конница врезалась в передовой полк.
Завязла.
И алые Полянские плащи покрылись алой кровью. Чужой и своей.
Звон оружия, стоны изломанных ратников… Крики боли людей и коней…
— Глядите-ка, попал Куденя-то! — Радостный крик Звяги заставил вздрогнуть.
Словно почуяв недоброе, мой конь тревожно заржал.
— Тише, Гнедко, — похлопал я его по потной шее и понял, что руки трясутся.
— Нет, ты погляди, что пострел учудил! — продолжал кричать лучник и махнул зажатой в кулаке стрелой в сторону реки.
Я повернул голову в сторону реки.
А ведь точно.
Огромный драккар, шедший первым в этой стае странных, голодных до нашей крови, чудищ.
Одетый в броню из круглых червленых щитов речной змей, привыкший покорять водные просторы.
Ощетинившийся веслами и горящими стрелами, впившимися в борта, властелин вод.
Вдруг потерял управление… Беспомощно начал разворачиваться против течения… Словно слепой кутенок, ткнулся носом в бок своего собрата, идущего следом… Проскрежетал змеиным носом по борту, сдирая щиты и ломая крылья весел… И, ошарашенный внезапной потерей кормчего, беспомощно замер. А течение продолжало безжалостно сносить его к противоположному берегу.
Другой драккар от удара завалился на левый бок, зачерпнул бортом Припять и стал быстро тонуть.
На третьем драккаре был опытный кормчий. Он сумел увернуться от столкновения. Сохранил все весла и еще быстрее понесся прямо на нас.
Крики древлянской радости и варяжского горя слились в единую песню войны. И поднялись к самым небесам, радуя и огорчая сцепившихся в жестокой схватке богов-покровителей. Перуна Полянского, Одина Варяжского, Радогоста Ятвигского и Даждьбога Древлянского.
— Аи да Куденя! — Побор осадил рядом с нами взмыленного коня. — Ему и тебе, Звяга, Благодар от меня. Коль из боя живыми выйдем, ходить твоей жене в обновках. Жаль, что Ерша застрелили. Зоркий у него глаз был. Как он того, со стягом Полянским, влет снял! Да, видимо, теперь ему в Сварге[15] охотиться… Добрыня, скачи к берегу. Вели моим словом, чтоб первая лодья оставшемуся драккару огоньку подкинула. Тех, что тонут, пусть оставят. Им не до нас. Им бы выплыть. Остальные, будьте наготове. Полк левой руки прикрыть надо. Звяга, давай в небушко три стрелы. Да чтоб горели поярче. Пора Велемудру себя показать…
14
«— Не по Прави поступают, — удивился я…» — Обычно, прежде чем начать бой, стороны вели переговоры, на которых пытались уладить дело миром (обычно одна из сторон откупалась). Если достичь соглашения не удавалось, по ритуалу, с каждой стороны выходил поединщик, и военный спор решался по воле богов. И только в особых случаях дело доходило до крупных столкновений. В исключительных случаях, во время засад или, как в данном случае, при явном нежелании идти на переговоры, это правило нарушалось.