По-быстрому подкрепившись, поспешил направиться к себе, но был перехвачен одним из своих дворян.
– Здрав будь, княжич! – до раздражения громким голосом отрапортовал пятнадцатилетний Вториж. Затем приблизился ко мне ближе и замер в стойке смирно:
– Княжич! Разреши доложиться?!
Слушал я своего оруженосца, а у самого душа радовалась. В последние дни я старательно отучал свое ближайшее окружение от пустого трепа, прививая в свой дворянский коллектив зачатки армейской дисциплины. Приучал их к простой мысли: хочешь мне что-то сказать – приди и чётко доложи, какая у тебе образовалась потребность в княжиче. С чего-то ведь надо начинать свое прогрессорство?
Просто из всей этой детскости я своим взрослым разумом уже давно вырос. Всякие наивные подростковые забавы меня коробили, напрягали и были просто неинтересны. Моих же дворян новая форма общения со сверстником, но старшим по положению ничуть не унижала и не вызывала никаких недовольств. В этом мире не было даже такого понятия, как равноправие, и, соответственно, не могло быть и обид. Сильное изменение моего поведения воспринималось ими вполне естественно, тем более что все мы вступали в половозрелый возраст.
Делая вид, что внимательно слушаю доклад, откровенно говоря, больше похожий на сборник теремных сплетен, я все время мысленно прикидывал, где мне раздобыть серу. Но вначале надо было приодеться для выезда в город.
В одежды облачался уже при активной помощи набежавших в комнату дворян. Это сибаритство с моей стороны было вынужденным, плохо я еще разбирался в местной моде, потому приходилось в этом деле полагаться на своих приближенных.
Мое одевание происходило без лишнего шума, четко и слаженно. Еще с первых дней моего здесь пребывания, стараясь обходиться без резких загибов, я начал дрессировать, если можно применить такое слово, своих дворян и прочих челядинцев. Действуя исподволь и постепенно, но в то же время твердо и бесцеремонно, я устанавливал и внедрял новые требования и форматы межличностного общения. Поэтому сейчас дворяне-оруженосцы напоминали мне курсантов школьных военных училищ. Со мной общались как со старшим по званию товарищем. Но и никакого запанибратства я в наших отношениях не подпускал, четко держал со всеми дистанцию. В общем, я стремился к созданию атмосферы кадетско-суворовского училища, где в свободное время занимайся чем хочешь, но к старшим по званию, если они того не желают, не лезь! Если старший о чем-то попросил – будь любезен исполнить. Нет ни очень жесткой дисциплины, но нет и вседозволенности. Такая разумная «военная демократия» получалась.
Вышколенные, адаптировавшиеся к новым требованиям своего шефа дворяне вывалились вместе со мной во двор, однако послушно держались на некотором отдалении от моей персоны. Рядом с амбарами я обнаружил Перемогу, активно разминающегося с мечом. Этот бугай ни на какие новые веяния вообще не обращал внимания. Все мои попытки объяснить, что полководцу вовсе ни к чему быть знатным рубакой и стоило бы снизить интенсивность тренировок, им полностью игнорировались. Я только и слышал в ответ:
– Если хошь, то с Изяславом Мстиславичем об этом разговаривай, не докучай мне, княжич, своим пустомолвием! Лучше крепче рукоять меча сжимай!
Вспомнив последний наш с ним разговор на эту тему, понурив голову, я поплелся к своему воспитателю, предстояла очередная утренняя тренировка…
Вырваться к кузнецу удалось только после обеда. Знающие люди мне посоветовали одного умелого заройского кузнеца. Им оказался крупный мужчина лет тридцати, открытые участки тела которого были покрыты черными пятнышками от искр, рассыпающихся при ковке.
Заказал ему сделать трубку из хорошего железа, запаянную с одного конца и с маленькой дырочкой для запального фитиля там же. Пока не до изысков, главное сам принцип стрельбы Изяславу Мстиславичу показать, чтобы он добро дал селитряницы завести.
– Свинец продам и ольхового угля нажгу, княжич, – отвечал мне кузнец, – а вот серы у меня нетути! Правда, у домников, что болотные руды в крицы переплавляют да нам, кузнецам, потом продают, сера, может быть, и есть. Сходить тебе к домникам надоть.
– Ты что мелешь, смерд, хошь без главы пустой остаться? Княжич сказал принесть – значит, доставай где хошь! – обрушился на мигом испугавшегося кузнеца конюший.