— Полного подчинения, — легко нашел я ответ.
— Пф, — закатила глаза Зверева и откинулась назад на кресло, — я подчиняюсь только государю!
— Тогда его и иди охранять, — пожал я плечами.
— НЕ МОГУ! — взорвалось терпение Зверевой, и она соскочила на ноги.
Над головой жалобно запищали противопожарные датчики. Ну вот, теперь и кресла новые заказывать придется.
Огнеупорные.
— Правда не можешь? — уточнил я из любопытства.
— Да! — обреченно гаркнула Зверева и вновь опустилась на опаленное черное кресло, — ты не представляешь, как бы я этого хотела.
— Представляю, — кивнул я на затухший огонь.
Раньше подобной неосторожности и сбоев с контролем дара у Зверевой не наблюдалось. Видимо, близость государя влияет на ее силу куда ощутимее чем я предполагал. Даже затрудняюсь сказать хорошо это или плохо.
— Но это ничего не меняет, — продолжил я мысль, — если хочешь продуктивного сотрудничества, придется перестать видеть во мне ни на что не способного ребенка, которого тебе поручили охранять восемь лет назад.
— Это я могу, — подозрительно сощурилась Зверева и застегнула остальные пуговицы на рубашке.
— Не ставить под сомнение мои решения и приказы, — продолжил я список.
— Это уже сложнее, — скривилась Зверева, но на этот раз без категоричности в голосе и взгляде.
Прогресс.
— Забыть все что я тебе сделал за эти восемь лет.
— Нет, — резко мотнула головой девушка с такой силой, что меня обдуло потоком горячего пара.
— Попытаться стоило, — выдохнул я, принимая отрицательный ответ и продолжил, — взамен я даю тебе слово дворянина, что не умру.
— Никогда? — скептически хмыкнула Зверева.
— В ближайшие лет пятьдесят, — внес я уточнение.
— Как будто твоя жизнь зависит только от тебя, — проворчала Зверева недовольная условиями.
— Хорошо, — задумчиво потер я подбородок, — постараюсь избегать ситуаций, где вероятность моей смерти выше пятидесяти процентов.
— Двадцати, — попробовала поторговаться Зверева.
— Нет, — категорично заявил я и легким вызовом в голосе добавил, — неужели способностей гвардейца государя не хватит чтобы нивелировать жалких пятьдесят процентов угрозы жизни подопечному?
— Хватит конечно, — в сердцах оскорбилась Зверева, — если подопечный адекватный можно хоть все сто!
— Вот поэтому и пятьдесят, — улыбнулся я и деловито протянул руку, — идет?
— Как ты их высчитаешь? — подозрительно спросила Зверева, интуитивно чувствуя подвох, но не имея возможности определить, где именно этот подвох находится.
— С помощью «Ока», — абсолютно серьезным тоном заявил я.
Без доли откровенности мы так и останемся топтаться на месте и если уж кому я и могу доверить эту тайну, то телохранительнице, которая в сохранении моей жизни заинтересована чуть ли не больше, чем я сам.
— Идет, — после десятисекундной задумчивой паузы осторожно согласилась Зверева и пожала мне руку своей разгоряченной ладонью.
— Как я понимаю, полет в Прагу не дотягивает до пятидесяти процентов? — задумчиво поправляя ворот рубашки нарушила Зверева недолгую тишину.
— Верно понимаешь, — подтвердил я, — исходя из известных мне данных, вероятность моей смерти в Праге около двенадцати процентов. Да и то из-за слишком большого наличия неучтенных факторов.
— Чушь! — тут напряглась Анна Зверева и окинула меня упрекающим во всех смертных грехах взглядом.
В этом костре огненной ярости в выразительном янтаре ее глаз можно было сгореть заживо.
— Чистая правда, — примирительно поднял я руки, — слово дворянина. Единственный раз, за последние годы, когда вероятность моего выживания было менее ста процентов это нападение в гостевом доме Кропоткина. Пришлось рискнуть ради резонанса, да и спину ты мне прикрывала.
— Ты... Ты... Ты... даже не знаю... невероятно... — ошарашенно пыталась уложить факты в голове Зверева, прекрасно осознающая, что аристократ в мире силы не может разбрасываться словом дворянина.
Как Рюриковичи получают силу от благословения Рюрика, так и остальные аристократические рода черпают силу от предков, которые взращивали родовой дар поколениями.
Источника эфира моя гипотетическая ложь может и не коснулась бы, так как простое наличие эфирного источника ни о чем не говорит. Им могут обладать и безродные простолюдины, для которых нет никаких ограничений кроме церемониальных клятв.
Но вот родовой дар доступен только аристократам.
И этот дар весьма чувствителен к пренебрежению к чести рода, памяти предков или уважению традиций. Когда отец говорил, что некоторые аристократы не успевают освоить свой родовой дар и за всю жизнь, он имел в виду не только пробел в способностях и таланте.