А о гибели семи десятков подданных рода Сомовых тут наверняка много говорили, как и о сотнях погибших в ходе «турнира» в Праге.
— Проводишь? — ободряюще улыбнулся я Алене, и мы под руку с сестрой направились вглубь коридора.
— Это танк! — выдала экспертное заключение Есения, осмотрев самый крупный из пакетов вдоль и поперек.
— Нет.
— Тогда пулемет! — победоносно вскинула пальчик вверх девчушка и обернулась, ожидая похвалы и аплодисментов.
— Он бы туда не влез… — пробурчала Алена, — к тому же мешок овальный!
— Базука?.. — с надеждой в голосе похлопала глазками Есения и вновь встретила отрицательный жест головой от сестры.
— Да иди и скажи ты им уже что внутри… — вздохнул Иван Сомов и поудобнее развалился на кресле.
Его взгляд был обманчиво-спокойным, но от меня не скрылся океан страданий, что внук Богатыря скрывал внутри себя.
Страданий за смерти поданных, за которых он был в ответе.
Страданий за гибель напарников по боевой тройке.
Страданий за осознание собственной беспомощности, из-за которой он вырубился прямо посреди поля боя и выжил только благодаря помощи других.
Страданий за свою слабость, из-за которой его левая рука до сих пор не двигалась, а патриарх рода под страхом изгнания запретил ему возвращаться в столицу.
Не удивительно что Иван Сомов предпочитал свободное от целителей время коротать на берегу искусственного пруда.
Журчание воды, чистый воздух, тихий яблоневый сад и уютная садовая мебель из ротанга. Все вокруг создавало атмосферу спокойствия, а главное вокруг не было лиц родственников тех, кого он не смог защитить.
Иван Сомов боялся с ними встречаться, хоть ему и твердили что в случившемся нет его вины. Но сколько бы раз Ване Сомову не сказали, что простили его, по полным боли глазам я видел, что внук Богатыря сам себя еще не простил.
А учитывая какой он добряк будет это ой как не просто.
— Матушка настойчиво просила не вручать подарки девочкам без ее ведома, — назвал я единственную причину, почему две любопытствующие особы все еще не разорвали подарочную упаковку в виде военных мешков.
Мы с Ваней сидели поодаль под яблоней в боковой части сада, и со стороны суета девчонок выглядела забавной.
Словно ритуальный танец, прерываемый потоком рандомных слов и периодическим смехом. Глядя на это, даже забываешь, что мир вокруг тебя летит к чертям, а прямо сейчас чьи-то другие дети становятся сиротами.
— Тогда не стоило знакомить матушку с твоей Эмилией, — покачал головой Иван Сомов, — княгиня уже неделю изолирована от всех контактов, а ты лучше меня знаешь, насколько Екатерина Денисовна нуждается в общении и свежих сплетнях. А вчера еще и фура с платьями из Казани приехала… Часов пять их ждать будем!
— Вот как, — с досадой глянул я на часы, — ну не мог же я прятать Эмилию от родных?
— Мальчишку же прячешь, — не согласился Иван Сомов.
— Это другое, он сам прячется, — отмахнулся я и задумчиво покосился на мешки, вокруг которых продолжали кружить любопытствующие сестры.
— Там что-то опасное? — тоже поддавшись заразительному любопытству спросил Иван Сомов.
— Смотря для кого, — пожал я плечами, — для сестер, нет. Для незваных гостей, очень даже.
— Ты поэтому приехал? — повернулся ко мне Иван Сомов и поморщился от накатившей боли в забинтованной руке.
— Не только, — ответил я с абсолютно серьезным лицом.
На что Иван Сомов понимающе кивнул и с тяжелым вздохом направил взгляд на проплывающие над нами облака.
— И чего ты от меня хочешь?
— Защитить их, — кивнул я в сторону девушек, что с не иссякающим энтузиазмом продолжали пытаться угадать что скрыто в мешках.
— Они и так под защитой рода, — серьезно заверил Иван Сомов и обвел вокруг рукой.
— Этого недостаточно, — заявил я.
— Сюда никто не сунется! — повысил голос оскорбившийся Иван Сомов, — это земля Богатыря!
— Этого недостаточно, — холодно повторил я, — дай слово.
— У вас есть Кирилл, который куда сильнее меня…
— Мне нужно твое. Дай слово, что сделаешь все, чтобы они выжили, — терпеливо проговорил я.
— Уверен, что тебе нужно слово калеки? — болезненно скривился Иван Сомов и демонстративно выставил перебинтованную левую руку вперед.
— Вань, занимайся самобичеванием сколько влезет, — не отводя взгляда начал я жестким тоном, — ври другим, ври себе, смотри на отражение калеки в пруду, но, когда придет время, ты должен взять себя в руки. Ты мне должен.