Сложно все это. Но, самого себя анализировать, просто и не бывает. Одно лишь теперь однозначно — я больше не в состоянии точно сказать, кто же есть я? «Мудрец, который видит сон, что он бабочка, или бабочка, которая видит сон, что она мудрец…». И четко расставить номера своих тел и жизней, как и миров, а значит и их приоритетность относительно друг друга, я так же не могу — этому сопротивляется всё моё нутро.
Но ведь как-то их всё же обозначать надо. Тут не поспоришь. Так что, пусть будут: мир писателя и мир Княжича. Просто, чтобы не путаться.
Ладно, к чему я об этом? Не помню.
Но мой отец — чудовище. Отец Княжича. Пётр Андреевич Долгорукий. Князь Долгорукий. Князь Московский.
Недавно я вдруг заинтересовался тем, что же из себя представляют Дар и Одарённые. Да — вот так вот поздно. Но, что тут поделаешь? Писатель был больше сосредоточен на «более практических вещах», на том, что его не устраивало в новом теле и жизни, но подлежало возможности изменения. Может это и удивительно для писателя-фантаста — не заинтересоваться настолько фантастическим обстоятельством, как наличие «магии» в новом мире, но, будем честны — даже фантасты редко относятся серьёзно к таким вещам, как магия, в душе не очень-то в неё веря. А вот к бытовым проблемам, относятся с огромным вниманием без исключения все. Вот и писатель ушами прохлопал.
А Княжич… для него это слишком естественная часть мира. Да ещё и та, затрагивание которой весьма болезненно. Ведь так и не проявившийся к критическому возрасту Дар, был для него равносилен крушению всего мира. Вот он и не жаждал об этой теме вообще лишний раз вспоминать.
А между тем… Мой отец — один из тех, кого в Империи называют Богатырями. И это не лесть, не какое-то там прозвище или туманный термин, применимый к любому бойцу, обладающему способностями, как-то превышающими человеческие, нет — это официальная степень или ступень в овладении Даром. И их всего семь. И Богатырь — высшая.
А так: первая — Юнак, вторая — Гридень, третья — Вой, четвёртая — Ратник, пятая — Витязь, шестая — Пестун или Дядька, ну и седьмая — Богатырь. В иных державах классификация отличается и, как минимум, иначе звучат названия ступеней. Англо-саксы, к примеру, своих Богатырей — Паладинами величают, а тех Одарённых, что пониже в иерархии стоят, всякими Рыцарями, Баннеретами, Бакалаврами, Оруженосцами, Пажами, Миньонами… Японцы — всякими Кохаями, Семпаями, Сенсеями, Будока, Сиханами, Кантё… своих Богатырей же они Осенсеями называют.
Но, само по себе это всё — ну есть и есть. Вон у муравьёв тоже какая-то классификация и иерархия имеется, это ж всё равно не делает их «иерархов» по-настоящему внушительными и опасными. Но тут дело иное: Богатырь способен выжить в эпицентре ядерного взрыва!
И не просто способен теоретически, а доказал это на практике. И даже два раза… почти подряд. Сначала в Хиросиме, а затем в Нагосаки.
И Богатырём этим был ни кто иной, как мой собственный отец — Князь Пётр Долгорукий.
Я прочитал об этом в учебнике Истории, когда от нечего делать решил его полистать, прикидывая, сколько времени себе в августе отвести на исполнение летнего домашнего задания, да и вообще, подготовку к сентябрьским учебным занятиям.
Прочитал и охренел.
Сперва решил, что сам ошибся и не так прочитал. Потом, что не так понял. Потом, что я понял правильно, но ошибся составитель учебника. Потом, что херня вообще весь этот учебник и голимая пропаганда, так как даты явно не совпадают. Хиросима и Нагасаки — это ж май сорок пятого, а сейчас июнь двадцать второго! Это ж семьдесят семь лет разницы только между самими датами, а ведь, на момент совершения столь эпичного исторического засвета, ему должно было быть, ну, хотя бы лет двадцать. А лучше — двадцать три, для ровного счета (один хрен, эта трёшка ничего принципиально в расчётах не меняет, зато число круглее). То есть, сто лет отцу в обед, а он не только меня, но и младшенького моего заделал. Да и вообще, сколько я его помню, он столетним старцем никак не выглядел. Сорокалетним матёрым медведем — да, но точно не старцем, стольник разменявшим.
А, между тем, дальнейшее чтение учебников, принесло ещё интереснее открытие: отец и в тысяча девятьсот четвёртом отметиться успел — то есть, тут уже не сотня, а очень даже конкретно так за сотню набегает.