— Так настраивайся.
— Я пытаюсь, только ты отвлекаешь.
Коротышка достал потасканную тряпку, положил ее на траву и провел сверху рукой. Со стороны казалось, будто здесь происходят съемки бюджетного выпуска «Битвы экстрасенсов», перекупленные каналом «Домашний». Однако собравшиеся были серьезны, как никогда. Будто совет директоров этого самого канала «Домашний».
Потому что тряпка некогда была рубашкой и принадлежала их заклятому врагу. Теперь заклятому. Жизнь рубежника представлялась странной и порой непредсказуемой. Вчерашний приятель сегодня мог стать недругом, а правая рука воеводы ныне быть законоотступником.
— Есть, — поднялся на ноги коротышка. — Хотя очень слабо. Но я чувствую легкое дуновение хиста.
— Федя, ты как? — спросил здоровяк.
И все поняли, о чем он говорил. Помимо предчувствия скорой смерти любого, Федя мог предсказать возможную гибель знакомого ему рубежника. Причем, для последнего, Моровому не надо было находиться вблизи человека. Вот только для этого приходилось «настраиваться» на объект.
— Пока, типа, ничего, — мотнул головой Моровой. — Либо я его не чувствую, либо…
«Либо мы не сможем убить Вранового», — закончил каждый из собравшихся у самой кромки леса про себя.
Единственная девушка, точнее крепко сбитая женщина, которую во времена Рубенса, носили бы на руках, дрогнула. Она дернулась, зазвенев кольцами кольчуги. А после вытянула руки к небу, будто стреляя из невидимого лука. И тут же небольшая птица, рассекающая крыльями синее небо, камнем рухнула вниз.
— А че? — спросила она, когда остальные обернулись на нее. — Сами же знаете, с кем дело имеете.
Здоровяк неодобрительно покачал головой и сотворил над собой огромный магический кругляш, который тут же напитал всех остальных силой. Сделал сильнее, быстрее и более ловкими. А затем махнул рукой в сторону леса, и они медленно побрели дальше. И впереди шагал тот самый коротышка, который «колдовал» над тряпкой. Точнее, теперь он бережно держал ее перед собой и время от времени судорожно вдыхал запах.
Ася, та самая женщина, которая обычно общалась односложными фразами, оказалась права. Потому что тот, на которого была объявлена охота, сейчас следил за последними. И лишившись одной пары глаз, обратился к другим.
Он чувствовал себя не птицей — редким зверем, на которого объявили охоту. Потому зло скалился, когда разглядывал проходящих по пролеску людей глазами укрывшихся в тени листьев друзей. Женщина правильно говорила — они знали, на кого охотятся. Вот только это едва ли им поможет.
Пентти не испытывал разочарования, что вчерашние ратники и случайные рубежники, решили поживиться за его счет. Он бы как раз удивился, если бы никто этого не сделал. Однако Врановой испытывал самую искреннюю ненависть, на которую был способен. Ему пришлось бежать, унося с собой Ритву. Пентти приложил немало сил, чтобы запутать преследующих, чтобы они не наткнулись на нее.
Он бы мог напасть на них прямо здесь, будь чуть сильнее. Пентти специально укрылся в этих местах, среди бесконечных болот. Тут у лешего, которого он изрядно потрепал, не было власти. А второй встречи с нечистью в его владениях Врановой мог не пережить. Из главных плюсов — посох по-прежнему был у него. Но вот хиста остались сущие крохи.
Очень много промысла ушло, чтобы залатать раны после ножа захожего. Наверное даже больше сил, чем восстановиться после лешего. Хорошо, что бил мальчишка (а для Пентти он был именно мальчишка) не умеючи и в состоянии, близком к истерике. Потому и не повредил жизненно важные органы. А разорванное мясо зарастет, как зарастало всегда. К этому Пентти давно привык. Каждый рубежник, который живет долго, обрастает шрамами, как морщинами.
Все, что теперь оставалось Врановому — следовать за своими обидчиками. И сделать так, чтобы рубежники оставили саму мысль попытаться его выследить.
Он не оборачивался вороном, экономя силы, а следовал за ними на значительном расстоянии. Рубежники были уверены в собственной силе, однако не понимали, что уже давно превратились из охотников в добычу.
— Странно, — вдруг остановился Компас, который шагал вперед на незначительном отдалении. — Я не чувствую хиста. И… не чувствую жизни.
— Федя! — не сказал, гаркнул Печатник.
Моровой, сгорбился, словно слова имели вес бетонной плиты. Но все же поднял голову, заискивающе глядя на Саню.
— Я не чувствую его смерти. Он это… типа, жив.
— А че ты так трясешься? — подала голос Ася. — Может, ты с ним сговорился, чтобы с нас потом хист собрать?
— Ты глупости не говори! — так возмутился Моровой, что даже забыл свое неизменное «типа». — Я верен князю, воеводе и своим соратникам.