Под Троицу приехал в Курск князь Всеволод. В мае, когда войско возвращалось из неудачного похода, князь на Казачьей заставе в баньке грязь походную смыл и, не медля, двинулся дальше. Теперь же все было иначе. Предупрежденные горожане и слободичи ждали Всеволода и его старшую дружину у Княжьей дороги.
Пыль из-под лошадиных копыт раньше боевых труб возвестила об их приближении. Рядом с князем ближние бояре в расшитых золотом корзнах*, в шапках дорогого меха, сбруи лошадей ярко блестят на солнце. Дальше воеводы, старшие дружинники. Эти тоже одеты не бедно, но отличались еще и статной посадкой в седлах.
Князь без оружия, одет просто: в холщовую, красиво расшитую рубаху. Шапка в приветственно поднятой руке, светлые кудри шевелит ветер, русая короткая борода не скрывает широкой добродушной улыбки.
- Здорово, куряне! - крикнул он, поднявшись в стременах. - Скучал по вам, воины мои доблестные.
- Гой еси*, княже! - кричали встречающие. - Дай Бог тебе здоровья, отец наш.
Всеволод старался с каждым знакомым поздороваться отдельно, поприветствовать хотя бы взмахом руки.
- Здорово, Гасила. Живой еще? Не зашибли в стенке?
- Еще не раз в Поле с тобой сходим, княже.
- Эй, Людота! - Всеволод осадил коня и, нагнувшись, дружески хлопнул кузнеца по плечу. - Здорово, кузнец княжий. Меч твой исправно служит - спасибо за него.
Князь перевел взгляд на согбенного старика:
- Гой еси, Басарга*, старый вояка. Когда половцев воевать пойдем?
- Да хоть сегодня, - бодро отвечал старец под дружный смех. - Только вели, чтобы печку горячую за мной на телеге возили:
Князь был хорош: крепок, ладен, красив. Черты лица соединяли в себе русское со скандинавским. Но не было в нем ничего, что позволило бы угадать легендарного воина. Среди курян, впрочем, как и в летописях, к Всеволоду прикрепилось прозвище "Буй-тур", "Бешеный бык". Такие имена случайно в суровом двенадцатом веке не давали - его надо было заслужить. "В бою страшен, как тур разъяренный, - объяснил как-то Людота. - Себя забывает в сече, ран не чувствует и сталь чужая его не берет. После боя, бывало, водой князюшку отливали издали, а то, зашибет".
А Всеволод уже балагурил с красивой молодухой:
- Уж не мой ли? - смеялся он, показывая на кудрявого младенца на руках у женщины. - Признавайся.
Довольная вниманием знатного удальца, женщина густо зарделась.
- Только прикажи, княже, и тебе такого же рожу. Ежели времени терять не станешь, то к следующей Пасхе поспею.
Взрыв хохота не дал расслышать, что ответил ей князь, но, судя по тому, что молодуха, раскрасневшись еще больше, со смехом протестующе замахала на Всеволода рукой, он ввернул нечто совсем солененькое.
Человеку этому без малого через год предстояло пережить гибель своих дружин и ратного войска. Любимые им куряне лягут в чужой земле без креста и могилы - на прокорм воронью. А сам на два года окажется в тяжком плену. Вернувшись, он снова будет помогать старшему брату Игорю в его притязаниях на богатые княжеские престолы. Умрет Буй-тур в сорок два года - скажутся раны былых сражений. Через восемьсот лет будет найдено его захоронение и антрополог профессор Герасимов по черепу восстановит внешность Всеволода...
Но пока ему всего двадцать девять лет, он силен, красив, удачлив и не ведает о своей судьбе:
Сразу за Троицей следовала "русалочья неделя".
Алешка объяснил Роману:
- Русалки в эту пору на берег выходят и мужиков приманывают, а потом топят их в реке.
- А ты сам видал русалок-то?
- Кабы видал, так сейчас не с тобой, а с водяным беседовал бы.
- Сходим ночью на берег, - предложил Роман, но Алешка наотрез отказался:
- Защекочут до смерти.
Согласился сходить Никита.
...Ночь в июне коротка, к реке двинулись, как только стемнело, и на безлунном небе высыпали звезды.
На дощатике, стараясь не шуметь веслами, прошли километра два вверх по течению Тускари - в этих местах русалок видели чаще.
- Левый берег там чистый, песчаный, а правый ивняком зарос, дно глубоко, омуты, - рассказывал шепотом Никита. - Как раз для русалок гульбище.
Притаились в ивняке правого берега:
Вот как будто ладонью кто-то по воде хлопнул - звук в тишине далеко идет.
- Водяной на сомах катается, - объяснил Никита.
Куряне были уверены, что сом - рыба нечистая. Сома не ловили, способствуя увеличению их роста - иной раз такие киты из подводных ям всплывали, что в любую небылицу поверишь. Не ловили и раков, называя "водяными сверчками" и считали, что их укус может быть ядовитым.
- А водяной из себя какой? - спросил Роман.
- Мужик голый и пузатый, волосами зелеными оброс.
Это Роман в мультиках видел. Вспомнилась старая песенка: "Я водяной, я водяной, никто не водится со мной...".
Вдруг такой жуткий клик пролетел над водой - у Романа аж сердце упало. Но Никита махнул рукой:
- Выпь орет.
...На восточной части неба разгорелось зарево невидимой луны. Скоро она осветила берег:
- Вона, глянь, - негромкий возглас Никиты разбудил задремавшего было Романа. На песчаной отмели противоположного берега появились фигуры в белых до пят рубашках. Взявшись за руки, смеясь и гомоня, они кружились в хороводе, потом начали плескаться на мелководье, плести венки, петь странные песни, как будто звали кого-то из глубин реки.
- Я погляжу, - сказал Роман и, не слушая предостережений товарища, бесшумно соскользнул с борта в воду. Впрочем, за шумом, который устроили русалки, его все равно не услышали бы.
От прикосновения водорослей становилось жутковато. Где-то поблизости раздался очередной тяжелый удар по воде. Скоро ноги Романа коснулись твердого дна, и он вблизи разглядел хоровод.
Это были девушки, пришедшие к реке ворожить на суженых. Вот они начали бросать в воду свои венки, выкликая имена желанных женихов. Роман вздрогнул, когда назвали его имя и пышный венок шлепнулся на воду рядом. Девушки хором стали произносить заклинание, из которого Роман понял только начало:
- На море, на Океане, лежит бел-горюч камень Алатырь, никем неведомый, под тем камнем сила могучая. Выпускаю я силу могучую на доброго молодца...
Роман мог бы поклясться, что одна из "русалок", выкрикнувшая его имя, была дочка боярина Седоватого. Блажит девка, подумал он, но поймал себя на том, что интерес Анюты ему приятен.