— О чемъ ты думаешь, Анюта? спросила Маша. — Я тебя такою еще не видала! Сидишь одна, глядишь въ окно и молчишь!
Но Анютѣ не хотѣлось сказать о чемъ она думала.
— Разсуждаю сама съ собою, отвѣчала она уклончиво.
— Вотъ какъ! Ты разсуждать стала! Очень я этому рада, потому что всегда тебѣ выговаривала, что ты все дѣлаешь съ маху, не думая.
— Ну теперь я буду думать, когда сдѣлалась такою особой, что все могу, сказала Анюта важно и серьезно.
— Но что же ты можешь, возразила удивленная ея словами Маша, — ты еще дитя!
— Это не мѣшаетъ. Я, напримѣръ, могу тебѣ подарить сервизъ и чайный и столовый.
Маша засмѣялась.
— Вопервыхъ, сказала она, — не можешь, вовторыхъ, еслибъ и могла, надо знать возьму ли я его.
— Какъ не возьмешь? Почему?
— А потому, что мнѣ своего довольно и чужаго не надо. Я на чужія деньги не льщусь.
— Чужія! Мои-то деньги тебѣ чужія! Ну Маша! И Анюта удивленно и печально поглядѣла на Машу.
— Ты еще мала и многаго не понимаешь, ты даже не понимаешь, что предлагать легко, а взять трудно. Надо сперва заслужить уваженіе, чтобы люди близкіе согласились взять у тебя.
— Развѣ ты меня не любишь, спросила Анюта.
— Люблю, но уважать дитя нельзя, вотъ когда дитя сдѣлается большимъ и хорошимъ человѣкомъ, то и заслужитъ уваженіе. Притомъ отъ избытка отдать не трудно, надо отдавать лишая себя. А кто не умѣетъ лишать себя, у того не остается денегъ чтобъ ихъ отдавать другимъ. Тотъ радъ бы и бѣдѣ помочь, да нечѣмъ, все ужь потратилъ на свои прихоти! Ты должна быть строга къ себѣ и внимательна къ другимъ.
Анюта опять задумалась.
Строга къ себѣ! Что такое непонятное говоритъ Маша. Она сама никогда ко мнѣ строга не была, а теперь хочетъ, чтобъ я сама!..
Рано легла спать Анюта утомленная и смущенная. Вчера устала она отъ прогулки и бѣготни, а ныньче отъ думанья. Голова ея шла кругомъ и когда она засыпала передъ ней мелькала и колясочка съ крошечною лошадкой, и сервизъ, и нищій, и Маша, и крыша маменьки съ которой капитъ, капитъ!… И книги, и она тащитъ, тащитъ ихъ…. и вдругъ все спуталось и она проснулась отъ яркихъ лучей солнца, которые, черезъ бѣлыя занавѣски все-таки дотянулись до ея постели, отыскали ее тамъ и блеснули ей въ глаза. Она приподнялась. Комната пуста. Ни Агаши ни Лиды — онѣ ужь встали, она одна проспала. Анюта вскочила, умылась, одѣлась и побѣжала въ столовую. Тамъ всѣ пили уже чай, и Маша, какъ всегда, его разливала.
— А вотъ и княжна, сказалъ смѣясь Митя. — Какъ изволили почивать, ваше сіятельство?
Анюта не вчерашняя, а прежняя, сказалась тотчасъ. Она обидчиво проговорила:
— Я вамъ не позволю насмѣхаться надъ собою. Какіе вы всѣ ко мнѣ нехорошіе, неблагодарные!
— Это что за новость, воскликнулъ Митя.
— Я вчера весь день думала какъ бы мнѣ сдѣлать вамъ пріятное, а вы надо мною только и знаете что насмѣхаетесь.
— А ты за свои думанья требуешь ужь благодарности, сказалъ Митя, молодецъ Анюта!
Анюта поняла чутьемъ, что сказала что-то не подходящее и потянулась цѣловать Митю, но онъ отстранилъ ее рукою, и сказалъ:
— Скоро заважничала!
Анюта измѣнилась въ лицѣ. Ваня замѣтилъ это звонко на всю комнату поцѣловалъ ее и сказалъ:
— Ну, не обижайся. Ты Митю не со вчерашняго дня знаешь, онъ самъ смерть любитъ важничать. А пусть твое сіятельство разскажетъ намъ какъ намѣрено оно дѣйствовать, жить…
— И чудить, прибавилъ Митя.