-- Откуда ты знаешь, -- нервно засмеялась она, -- а вдруг, встретив ее, ты бы убедился, что она совсем простая, что она сама тяготится своим положением, что она только и мечтает уйти из своих раззолоченных палат. Вот, представь себе, что это действительно так. Ведь я же ее все-таки хорошо знаю.
-- Сомневаюсь, -- сказал Крюковский, -- сомневаюсь потому, что если бы все это было так, то она бы уже давно жила на каком-нибудь Васильевском острове на чердаке. Наконец, Бог с ней, с княжной. Чувству не прикажешь. Со мною случилась странная вещь -- узнав, что ты не княжна, и полюбив тебя по-настоящему, я как-то всем существом своим невзлюбил княжну. Вот никогда бы, кажется, не помирился с нею. Должно быть, оттого, что она невольно чуть не разлучила нас... Оставим это, дай мне твои руки.
Он взял руки девушки в свои и стал целовать их. Потом привлек ее головку к себе на грудь и нежно, с светлым волнением склонился к ее лицу, пытаясь если не разглядеть, то хотя бы угадать его черты. Прошла минута, другая. Девушка сидела неподвижно, и в ее молчании Крюковскому вдруг почудилась уже какая-то скрытая, сосредоточенная тревога.
-- Что с тобою? -- спросил он.
-- Мне что-то холодно, -- сказала она. -- Извини меня, что я тебе надоедаю все тем же. Ну, а если бы случилось наоборот, что ты познакомился бы с камеристкой княжны, вроде меня, а потом оказалось бы, что она княжна? Что тогда?
-- Как тебе нравится эта арифметика! -- притворно сердясь, отвечал Крюковский. -- Тогда очень просто: или бы я сразу разлюбил ее, или бы постарался разлюбить.
-- И тебе не было бы до нее никакого дела? Ведь и она могла полюбить тебя.
-- Ах, Боже мой, почему это тебя так интересует?
-- Нет, подожди, ты ответь раньше на мой вопрос: жалко бы тебе было ее?
-- Ну хорошо, жалко.
-- И больше ничего?
-- Что же еще?
Разговор оборвался. Крюковский уже как будто холодновато ласкал головку девушки рукою и не наклонялся над ее лицом. И вдруг она повернулась к нему всем телом, страстно обвила его шею, бессильно поникла грудью к нему на грудь, и тотчас же он почувствовал какой-то новый болезненный жар ее щек и ее бурное неслышное рыданье. Она лежала у Крюковского на груди, крепко сцепив руки за его шеей, а он пытался отстранить ее лицо и с удивлением повторял:
-- Милая, милая, что случилось? Я люблю тебя... да скажи же мне, что с тобой? Ах, Боже мой, опять эта ненавистная княжна! Ведь я же сказал тебе, что я люблю, безумно люблю тебя. Милая, дорогая моя, дай мне слово не напоминать больше о княжне. Пусть ее уже больше не существует между нами. Ну, что тебе стоит для себя и для меня вычеркнуть ее раз навсегда из нашей жизни... Милая, милая, да успокойся же!
Она успокаивалась, сдерживала, ломала себя с какою-то страстной, слишком энергичной быстротой. Торопливо вытерла слезы, поправила прическу, защелкнула какую-то расстегнувшуюся кнопку на воротничке. Крюковский ловил ее уже вырвавшиеся руки, ее ускользавшее от него тело и ничего не понимал.
-- Мария, Мария, куда ты?
-- Ты меня любишь? -- услышал он ее совсем спокойный голос.
-- Люблю, -- страстно отвечал он.
-- Повтори еще раз.
-- Люблю, люблю, -- повторил он.
-- Неправда, ты не любишь меня, -- услышал он уже издалека.
-- Мария, что за шутки, куда ты уходишь?
-- Я ухожу из твоей жизни, -- послышалось еще дальше.
-- Сумасшедшая, -- крикнул он уже с отчаянием, -- подожди, да отзовись же.
-- Хорошо! -- послышалось из темноты с прежнего места. -- Ответь мне: ты сказал, что тебе ненавистна княжна Дуду, что ты никогда не примиришься с нею, что для себя и для меня ты решил вычеркнуть ее из нашей жизни? Ты это сказал?
-- Да, я это сказал.
-- Слушай внимательно: я -- княжна Дуду. Прощай.
----------------------------------------------------
Впервые: журнал "Пробуждение", 1913, No No 4-7.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.