-- И вы ужасно милые, -- торопливо говорила княжна, -- вы -- самый добрый (она дотронулась пальчиком до кителя корнета), вы -- самый умный (кивнула Крюковскому), а вы...
Она остановилась, засмеялась прямо в лицо маленькому Юрди и докончила, убегая с велосипедом:
-- Вы самый красивый.
Приятели подождали, пока затихнут ее шаги, и, сплетясь руками, подпрыгивая, спотыкаясь, зажимая друг другу рты, чтобы слишком громко не выразить свой восторг, побежали в глубину парка.
III
Открывшаяся перспектива встреч с оригинальной девушкой, да к тому же светлейшей княжной, сильнее сблизила и в то же время немного разъединила друзей. Сблизила потому, что до сих пор, при всей внешней короткости, отношения офицера, чиновника и беллетриста не переходили за пределы легкого нащупывания друг друга, поверхностного, ни к чему не обязывающего обмена мнений, безобидной и даже приятной шутки. По существу же молодые люди были друг другу чужды. Никому, например, не было дела до того, что блестящий корнет взял с текущего счета последнюю тысячу рублей, что у кокетничающего и жуирующего чиновника -- страшно сердитая, опекающая его на каждом шагу мать, что молодой писатель с кукольно-прозрачными и счастливыми глазами вот уже два года мучается непониманием самого себя -- своего таланта, своего характера, своего мироотношения, и что, в сущности говоря, при всем житейском успехе он несчастнейший в мире человек.
И вот теперь случайная общая авантюра должна заставить каждого чуть-чуть поглубже обнаружить себя, невольно кое в чем проговориться.
Разъединяющий же элемент заключался в том, что каждому из приятелей в глубине души было досадно, что познакомился с княжной не он один.
Часов около девяти, когда совсем стемнело и между стволами деревьев стало проступать багровое зарево луны, Юрди, Глыбович и Крюковский, разговаривая осторожными голосами, и даже почему-то на цыпочках, перешли по крупному хрустящему песку морскую площадку и расположились ждать на угловой, защищенной от ветра скамье. На площадке, несмотря на сухую погоду, гуляло немного публики -- большинство дачников уже перебралось в Петербург. Две фосфорические полосы от прожекторов с соседней прибрежной станции, похожие на гигантские светящиеся ножницы, сдвигались, раздвигались, щупали море и берег, зажигали неожиданным зеленым светом верхушки сосен и лип. Было довольно прохладно, и маленький, вечно суетящийся Юрди кокетливо кутался в легкий пушистый плащ.
-- Я убежден, что она не придет, -- закуривая папиросу, сказал корнет Глыбович, -- двадцать четыре часа вполне достаточный срок, чтобы одуматься и признать немного рискованной затею.
-- По-моему тоже, она не придет, -- подтвердил Юрди, -- так как ей гораздо удобнее приехать на велосипеде. А вы что думаете, писатель?
-- Что я думаю? -- переспросил Крюковский. -- Я думаю, что она чудесная, исключительная, что она во всяком случае сдержит слово и что с сегодняшнего вечера мы начнем в нее влюбляться самым ускоренным темпом...
-- А потом? -- после паузы спросил корнет каким-то странным глуховатым голосом.
-- Ну, знаете, тут трудно быть пророком.
Уже над деревьями всходила яркая, прозрачная, как желтый леденец, луна, когда послышался скользящий шорох велосипеда, и по самому краю площадки красивым полукругом проплыл знакомый, отчетливый силуэт.
-- Ду-ду, Ду-ду! -- раздался издалека мелодичный окликающий голосок.
-- Дуду, Дуду, Дуду! -- ответили мужчины тоненьким хором.
Княжна соскочила с велосипеда, Легко приподняла его в воздухе и круто повернула назад. Маленький Юрди, размахивая полами плаща, побежал ей навстречу и торжественно провел ее до скамьи.
-- Говорить, говорить, скорей говорить! -- восклицала княжна, здороваясь с Глыбовичем и Крюковским. -- Я по-настоящему изголодалась без хороших, умных разговоров. У нас масса времени, господа! Сегодня я нарочно поторопила ужин, и мы можем болтать хоть до рассвета... Ну-ка, милый писатель, давайте тему скорей.
-- Извольте, -- сказал Крюковский, -- я думаю, что меня поддержат и остальные: самая лучшая тема -- вы.
-- Как я? -- немного оторопела княжна.
-- Конечно вы -- вы сами, ваша жизнь, ваши мнения, ваши привычки.
-- Да, да, конечно, конечно! -- крикнули Юрди и Глыбович. -- Интереснее этого ничего не может быть.
-- Мерси, господа, но, право, было бы немножко смешно, если бы я, так поспешно, с такою радостью мчавшаяся только что на велосипеде именно от своей жизни и даже, может быть, от самой себя, взяла бы да и вернулась к себе. Нет, это когда- нибудь в другой раз.
-- Разве ваша жизнь так неинтересна, княжна? -- немного рисуясь, спросил корнет Глыбович.