Княжна Мария Стародубская.
Купец московский Федор.
Купец новгородский Охлябя.
Бояре тверские.
Мечники.
Нянька Прасковья.
Мамка княжны.
Сцена первая. Берег Москва-реки, панорама города.
(выходит Федор - московский купец)
Федор.
- Насилу вырвался из давки!
Народу съехалось в Москву, что яблоку меж шапок не упасть - всем хочется взглянуть на освящение
Успенского собора.
Повсюду толпы!
Такой водоворот - деньгу из-за щеки утянут, не заметишь!
(вынимает из-за пазухи мешочек с деньгами и, пересчитывая, продолжает)
- Те сбитень носят, эти с калачами, суют их прямо в рот, и за грудки хватают,
старинушку видал, так он лаптей вязанку носит,
а следом баба с коробом платков:
«Не прячь, купец, серебряной монетки!
Пусти ее свет Божий поглядеть!»
Куда там ярмарка в Великом Ярославле!
Здесь всё на деньги счет!
Платки и калачи, а если выше -
Тот место прикупил, а тот деревню,
бегут ручьи серебряных монет,
в казну стекаясь князю.
Недаром прозвище Ивана - Калита,
мешок с деньгой.
Со смердов недоимки
берет до курицы последней,
у купцов,
пути обезопасив от разбоя,
с торговли мыту собирает.
Следят ярыжки, чтобы, где конями,
вином, шелками или чем, торгуя,
наш брат-купец, продав, не утаил.
Водоворот!
Когда ж владыка
митрополит вознес наш крест святой,
вдруг стала тишина, всё стало немо, было слышно, как плещется Москва-река,
и весь народ, купцы, бояре,
князья великие - все на колени встали, со слезами
крестились молча и Христа молили,
дать мир земле.
Да, мир. Хотя бы лето
прожить без крови, без войны и слез...
Там, поодаль, я видел послов царя - все в долгих, знатных шубах,
с оружием серебряным с камнями, на вороных конях, а в гривах - ленты!
Они стояли молча, лишь смотрели -
глазами темными,
и не поймешь, что думали...
Считали, может быть, народ Российский,
или боялись счесть.
(смотрит пристально)
- Эй, повернись душа Христова! Не Охлябя? Товарищ верный!
Так и есть!
(выходит Охлябя)
Охлябя:
- Федор, друг!
Не чаял встретиться!
Мне разно говорили:
одни, что ты в Литве, другие, что в Орде!
Федор.
- А Новгороду это непривычно?
У вас одних умеют торговать?
А что Москва - так, малый городишко.
(обнимаются)
Охлябя.
- Городишко малый
с тех пор, как наш отец Владыка Петр
здесь утвердил престол митрополита,
не столь уж мал.
Там, вдоль моста у кузниц
весной поставил я ряды - везут нам немцы
железо для мечей, так спрос великий,
а из Москвы везу в Торжок меха и воск.
Федор.
- А видел ты князей?
Их тут собралось - весь Ярослава род,
но наш, как будто, старший
над братьями.
Охлябя.
- Тверской его не любит.
Забыть не может, как в Орде пытали
отца его, а следом брата,
и обвиняет в умысле Москву.
Федор.
- А ты, что думаешь?
Охлябя.
- Мне думать не дает убитый брат.
Как тверичи чуть Новгород не взяли,
при князе Михаиле их, и много
сынов у Новгорода пало, и мой брат -
я помню, Федор, помню и молюсь.
А князь Иван хоть и прижимист,
он помнит договоры
и целовал нам крест не нарушать
свободы Новгородской.
Новый Город сам волен выбирать себе князей
для дела ратного.
Федор.
- А коли дела нет?
Охлябя.
- Дорог из Новгорода много, выбирай.
(выходят князь Юрий Переяславский и Чолхан)
Юрий.
- Коней и слуг оставив на подворье
у кума моего,
сольемся, хан, с толпою любопытных,
и поглядим на праздник, как ловцы
на певчих птичек - тихи, незаметны.
Глядишь, какая-нибудь птичка попадется!
В Москве красавиц много и не всех
бояре строгие и мамки охраняют.
Увидишь ты, купеческая дочь
порой ничем княжне не уступает,
и статью гордой, и глазами, и лицом.
(обращается к Федору и Охлябе)
Купцы, здоровья вам и прибыли в торговле!
(Федор и Охлябя кланяются)
Федор.
И вам, бояре, здравствовать.
Юрий.
- Вы с чем
пожаловали в гости?
Федор.
- Я шелками
и бархатом торгую иноземным,
привез ковры из Персии далекой,
есть ткана шерсть, льняное полотно.
а мой товарищ саблями, мечами...
Юрий.
-А лавки далеко?
Федор.
Здесь, над рекою.
Юрий.
- Мы к вам зайдем, ступайте.
(Федор и Охлябя уходят)
Хан.
- То диво, князь, что ваш обычай русский
велит, что знатной девушке прилично,
лицо от посторонних взоров прятать,
к гостям не выходить,
сидеть в девичьей.
Или играть с холопками.
Засовы
вокруг красавиц ваших.