Она стукнула кулаком по песку, оцарапав кожу острыми раковинами. Цез заставила ее вывернуться наизнанку перед княгиней, а теперь та, по-прежнему чистенькая и гордая, едет от полиса - принимать власть над Зубами Дракона. И чаша горечи Цез обошла ее, пусть даже такой дорогой ценой. Ахатта надеялась, что ей станет лучше после ночных признаний под старой грушей, но сердце все так же исходило злой тоской, от которой становилось горько во рту. И все-таки, как похоже это место на то, из детства - беззаботное и радостное!
Заскрипел песок под тяжелыми шагами. Не оборачиваясь, Ахатта, вся в прошлом, спросила, узнавая шаги:
- Чего тебе, Пень?
Повернулась резко, опираясь руками, с кружащейся от перевертывания мира головой. Позади присел на корточки светловолосый бродяга-певец, склонил набок голову, улыбаясь. Протянул на ладони плоскую створку раковины, мягко блестящую серым перламутром.
- Смотри, высокая Ахатта, смотри, как красиво. Это тебе. У меня больше нет подарков, только песни.
Резко тукающее сердце замедлилось и застучало ровнее, оттягивая от головы отравленную тоску. Ахатта взяла ракушку, повертела, подставляя вечернему солнцу.
- В таких часто бывают перлинки, мелкие. У меня в детстве были сережки. Осталась только одна.
Бродяга часто закивал.
- Я тебе сделаю вторую. Пойду в море и найду там. И подарю тебе.
Он вскочил, стаскивая через голову кожаную рубаху. Ахатта невольно рассмеялась его торопливости.
- Там надо плавать и нырять. А разве ты рыба? Или умеешь?
- Нет, - мужчина опустил руки с рубахой. Солнце тронуло красным светом багровый шрам на груди.
- Тогда не ходи в море, еще не хватало, чтоб... Постой. Что это у тебя?
Она встала, высокая, почти в рост собеседнику. Коснулась пальцем бугристых линий:
- Это буква. Это мое имя на тебе! Первая буква!
- Не знаю, высокая. Но если тебе нравится, пусть. Жаль, я не могу подарить тебе эту букву. Но я могу ее спеть. А потом мне надо смотреть за костром. Так сказал главный, он грозен.
Ахатта снова села, запрокидывая лицо, чтоб видеть бродягу. Показала рукой на песок рядом:
- Да, спой мне букву. Они подождут.
Темная кровь медленно отпускала ее скулы и лоб, солнце мягко трогало маленькие уши, зажигало концы мокрых ресниц. А Убог, сидя рядом, пел. Шепотом, тихо-тихо, как велела ему в первый раз строгая Фития. Чтоб никому не мешать, и чтобы только ей песня - той, что страдает и плачет отравленной кровью.
Хаидэ, распоряжаясь у стоянки, слышала тихую песню с неразборчивыми словами. Шум волн плелся с мужским мерным голосом. Техути был прав - боги дали Ахатте того, кто добр, и находит слова, чтоб успокоить отраву. Жаль, он и Цез остались в полисе. Так много надо спросить...
Из-за куста шиповника, подтягивая штаны, выскочил воин, прокричал шепотом, указывая на скрытую плавным подьемом степь.
- Кто-то скачет, княгиня! Еще далеко, но я видел, двое! Едут сюда.
Хаидэ осмотрела свой небольшой отряд:
- Вы трое, поезжайте навстречу. Рассмотрите издалека, есть ли оружие. Не лезьте на рожон, нам еще ехать и ехать, вы мне нужны.
Воины топтались, переглядываясь, потом медленно, с неохотой, отвязали коней и двинулись от стоянки в степь. Она усмехнулась. Это не Зубы Дракона. Обычные рабы богатого торговца. Те, что были даны за Хаидэ десять лет назад, давно расторгованы мужем, отданы в наем или отправлены охранять его товары по караванам. Брать рабов не стоило бы с собой, но Теренций уперся.
- Ты княгиня, жена знатного! - кричал, расхаживая по своим покоям и потрясая большим кулаком, - что скажут люди? Как грубый мужик, поехала сама и одна? Будут показывать пальцем, смотрите, вот муж, которого взнуздала жена!
- Я дочь вождя и амазонки, - возразила Хаидэ, следя за ним глазами, - и потом, я обещала тебе новых воинов. Кого отправишь в племя, что осталось без отца? Кого послушают свободные? Только меня!
- Хорош же я буду! - Теренций не слушал, - мне что, ехать с тобой? А корабль? А мои сделки?
- Я беру Фитию. И Ахатту, она одна стоит десятка твоих рабов. Мы поедем втроем.
- Три бабы? - от голоса Теренция с подоконника сорвались, забулькав, горлицы и улетели в ночное небо, хлопая крыльями.
- Тогда пусть едет бродяга. И египтянин.
- Еще лучше! Один без головы, у другого, кроме головы, ничего нету! Не пойдет.
Хаидэ, подойдя к мужу, взяла его руку. Прижала к своей груди. Он попытался выдернуть руку, но она не отпустила, прижимая все крепче.