— Ну, а вот цепь веницейская — ее я нарочно для тебя заказывала, только что прислали. Смотри, что за работа — словно паутина… Дай руку, я кругом обмотаю — увидишь, как будет красиво.
— Матушка, а ведь и тебе пора нарядиться, — заметила княжна, обнимая мать за этот второй подарок. — Все гости собрались уже в золотой зале… меня про тебя еще в церкви спрашивали, о твоем здоровье справлялись…
Лицо княгини мгновенно преобразилось; злая усмешка мелькнула на губах ее.
Кому я нужна, что обо мне справки наводят?
Кому я мешаю, что обо мне забыть не могут?.. А ты меня и сегодня упрекнула… Что же ты думаешь — лежала я и спала все утро! Я о тебе молилась, о тебе плакала, просила Бога, чтобы Он просветил тебя истиной, не дал тебе погибнуть в кознях вражеских…
Светлые глаза Гальшки отуманились печалью. Она горько вздохнула. Чудная минута материнской ласки, горячей взаимной искренности мелькнула и исчезла. Она снова чувствовала ту вечную, непреоборимую преграду, которая стояла между ней и матерью, снова испытывала то раздражающее чувство, которое всегда возбуждалось в ней подобными словами.
Это чувство до сих пор составляло единственное мучение ее жизни и избавиться от него она не была в состоянии. Но теперь оно почему-то быстро ослабело — его пересилило необыкновенное, никогда еще так чудно не испытанное ею счастие, которым она была полна все утро. Выражение, бывшее на ее лице, когда она входила в комнату матери, снова вернулось. Оно было так ново, оно так довершало красоту ее, что княгиня Беата не могла его не заметить.
— Какие у тебя глаза сегодня! — сказала она, вглядываясь в девушку. — Что с тобой?.. Тебе весело, ты счастлива?..
— Да… да… мне хорошо, мне весело сегодня, — смущенно прошептала Гальшка.
— Много собралось? Кто еще приехал? А Сангушко? Здесь он?
— Здесь… Я видела его в церкви…
Если б княгиня Беата продолжала глядеть на дочь, она заметила бы, как та смутилась и покраснела.
— Ну, ступай туда, к тетке, а мне вели позвать дежурную панну — я стану одеваться, — рассеянно проговорила княгиня.
Гальшка поцеловала ее и направилась к двери.
На пороге она почти столкнулась с черной фигурой высокого и бледного человека. Он почтительно поклонился.
— Приветствую княжну Елену и приношу мое сердечное поздравление, — сказал он по-итальянски.
— Благодарю вас, отец Антонио, — равнодушно ответила Гальшка и прошла мимо.
Только замолкли ее шаги, он быстро подошел к княгине.
— Я был в церкви, — заговорил он, — вы очень дурно сделали, что остались дома — это только всех вооружит против вас и не поведет ни к чему доброму… Но теперь не то… есть опасность важнее. Скажите, княгиня, желаете ли вы, чтобы ваша дочь навсегда была для вас потеряна, чтобы все ваши планы спасти ее немедленно рушились?!
— Что вы говорите?! — с ужасом прошептала княгиня.
— Я говорю, что все это легко может случиться в самом скором будущем.
— Что же такое случилось — не томите ради Иисуса и Святой Девы!
— Если княжна Елена полюбит русского и выйдет за него замуж — будет ли это ее гибелью?
— О, это было бы ужасное, величайшее несчастие!
— Да, для нее это величайшее несчастие, и для вас тоже, и это несчастие готово совершиться… Если только я могу доверять глазам своим, она уже любит одного из сильнейших врагов нашей святой веры…
— Моя дочь любит? Гальшка? Да она еще ребенок, она так равнодушна ко всем своим поклонникам и искателям! — воскликнула княгиня.
— Она ребенок, — с горькой усмешкой проговорил Антонио. Для вас — да; но этому ребенку уже семнадцать лет… Один час, одно мгновение превращает ребенка в женщину — и это мгновение пришло сегодня, и я его подметил.
— Но кого же любит моя дочь? — в ужасе прошептала княгиня.
— Молодого князя Сангушку, — ответил Антонио еще более бледный, чем когда-либо.
Княгиня Беата отчаянию схватила свою голову руками. Она хорошо знала покойного Сангушку, знала и сына. Она знала, что оба были православными и русскими до мозга костей. Она помнила, как еще недавно князь Дмитрий Андреевич, на пиру у Острожского, горячо и прямо порицал католицизм и польское влияние, польские нравы и обычаи. С того дня она почувствовала злобу к молодому человеку. И вот этот враг ее веры, ее родины, этот любимец и крестник князя Константина теперь отнимает у нее навеки ее Гальшку… Понятно, что князь Константин не только ничего не будет иметь против этого брака, но даже будет рад ему, употребит все усилия, чтобы его устроить. Но когда же это могло случиться? Когда же Гальшка успела полюбить его — он в последнее время, после смерти отца, несколько месяцев не бывал в замке…