Е. П. Леткова-Султанова
Княжна
У Ольги Дмитріевны разорвалась цѣпь на велосипедѣ и ей пришлось возвращаться домой пѣшкомъ. До усадьбы, гдѣ жила Ольга Дмитріевна, было верстъ десять и это сначала смутило ее. Но она оглянулась кругомъ и даже обрадовалась, что можетъ свободно любоваться красотой вечера, не прикованная вниманіемъ къ дорогѣ, какъ того требуетъ велосипедъ.
Ольга Дмитріевна пріѣхала въ деревню къ своимъ старымъ друзьямъ, чтобы поработать «съ натуры»; профессоръ художникъ велѣлъ ей добиваться прозрачности тѣней и выработки plein air'а, и она цѣлыми днями писала этюды, а вечеромъ отдыхала отъ работы. Лучшимъ отдыхомъ для нея былъ велосипедъ, вдали отъ всѣхъ житейскихъ невзгодъ и разговоровъ, между небомъ и землей, одинокой и свободной.
И теперь, когда она оглянулась кругомъ, у нея прошелъ всякій страхъ и уплыли куда-то всѣ безпокойства. Она была одна среди громаднаго луга съ его зелеными переливами, подъ громаднымъ небомъ съ перламутровыми волнами. Солнце уже зашло, но и небо и земля были еще облиты его розовыми лучами, и розовый воздухъ весь трепеталъ въ своей прозрачности; жаворонки торжествующе-радостно звенѣли и заливались гдѣ-то въ вышинѣ; пахло сохнущимъ сѣномъ, дышалось легко и привольно. И кругомъ — ни души.
Ольга Дмитріевна теперь была довольна, что ей пришлось сойдти съ велосипеда. Она смотрѣла по сторонамъ, стараясь запечатлѣть въ головѣ всѣ свѣтовые эффекты и унести ихъ съ собою въ памяти, чтобы завтра перенести на полотно. Она шла тихо, ведя велосипедъ, и вся была поглощена красотой этого дивнаго вечера. Вдругъ вдали изъ-за пригорка мелькнуло красное пятнышко; мелькнуло и скрылось. Ольга Дмитріевна не успѣла разсмотрѣть, что это было; черезъ нѣсколько минутъ она опять увидала: двѣ дѣвочки въ и красныхъ юбкахъ и красныхъ кофточкахъ выскочили на пригорокъ и остановились. И ихъ красныя платья на сѣроватой зелени скошеннаго луга, въ розовой дымкѣ вечерней зари, оживили всю картину.
— Что бы ни говорилъ мой профессоръ, а нѣтъ полной красоты безъ человѣка, — подумала она и остановилась. Дѣвочки были теперь шагахъ въ двадцати отъ нея и ей захотѣлось подойдти къ нимъ. Она свернула съ дороги и пошла лугомъ. Дѣвочки стояли и смотрѣли на нее. Одна была лѣтъ десяти, тоненькая, очень блѣдная, съ длинными черными глазами и необыкновенно правильными чертами; другая — маленькая, пузатенькая, бѣлокурая, лѣтъ пяти. Обѣ были босыя и въ большихъ ситцевыхъ платкахъ на головахъ. Онѣ спокойно ждали приближенія Ольги Дмитріевны. И она пожалѣла, что сейчасъ, сію минуту не могла написать ихъ: такъ подходили онѣ со своей милой красотой къ этому розовому ясному вечеру.
— Вы что же тутъ дѣлаете? — спросила Ольга Дмитріевна.
— Мы-то? — бойко переспросила младшая.
— Да… Откуда вы?
— Изъ Безсонова…
Ольга Дмитріевна знала, что Безсоново за той усадьбой, гдѣ она гостила, т. е. верстахъ въ десяти отсюда.
— А зачѣмъ вы здѣсь?
— Покосъ снимаемъ, — серьезно объяснила старшая.
Ольга Дмитріевна такъ много слышала все это время о томъ, что у сосѣднихъ крестьянъ совершенно нѣтъ покоса, и они арендуютъ луга вдали отъ деревень и уѣзжаютъ изъ дому цѣлыми семьями, что для нея уже была понятна фраза дѣвочки. За пригоркомъ, въ оврагѣ, стояли двѣ распряженныя телѣги и ходили лошади.
— А гдѣ же старшіе? Гдѣ отецъ? Гдѣ мать? — спросила Ольга Дмитріевна.
— Тама, — показала старшая дѣвочка рукой куда-то за оврагъ. — Копнить торопятся… Ужинать пора…
Младшая подошла близко къ велосипеду и трогала его пальцемъ. Ольга Дмитріевна ласково спросила ее:
— Какъ тебя зовутъ?
— Домаска…
— Какъ?
— Домна, — степенно отвѣтила старшая, — Домашка.
— А тебя какъ?
— Меня-то? Меня княжной звать.
— Княжной?!.. Вы что-же — сестры?
— Нне… Мы казенныя… Шпитаты… Домашка живетъ у Парамонихи, а я у Картошкиныхъ… Василія Картошкина знаешь? — проговорила старшая дѣвочка дѣловитымъ тономъ.
— Нѣтъ, не знаю.
— Ну вотъ, это пріемный отецъ мнѣ… И мать… Да вы присядьте, барышня.
Эта заботливость сразу расположила къ себѣ Ольгу Дмитріевну, и она рѣшила немного посидѣть съ дѣвочками.
— Вы на телѣгу… Тамъ посуше… — сказала старшая, хлопотливо забѣгая впередъ.
Глаза у нея ярко горѣли, изъ-подъ кумачнаго платка съ желтыми разводами выбились черныя пряди шелковистыхъ волосъ. И художница опять залюбовалась ею.
— Княжна! — сказала она. — Прежде всего скажи мнѣ, почему тебя зовутъ княжной?
— Не знаю! зовутъ и зовутъ…
И вдругъ, точно желая оборвать разговоръ, она вскрикнула: