— Батюшки! Воды-то мы не припасли!..
И, схвативъ пустое ведро, она побѣжала внизъ, подъ оврагъ. Маленькая не шевельнулась, точно говоря, что это до нея не касается, и продолжала стоять передъ барышней, поджавъ руки высоко надъ животомъ. Ея круглые глаза на кругломъ бѣломъ личикѣ смотрѣли бойко и съ любопытствомъ. И опять Ольга Дмитріевна пожалѣла, что съ ней нѣтъ ея альбома, чтобы сейчасъ же зарисовать эту фигурку съ ея позой и выраженіемъ лица. Откуда она? Кто ея родители? — подумала она.
— Домашка! У тебя есть мать?
— Е! — отвѣтила дѣвочка такимъ тономъ, точно и сомнѣнія не могло быть, — Е! Только старая.
— Ты ее любишь?
— Кады люблю, кады нѣтъ…
— А отецъ?
— Отца нѣту… Вдовая она…
Дѣвочка говорила почти совсѣмъ ясно, только не выговаривала ж и ш. Она разсказала, что Парамониха зимой извозничаетъ, возитъ лѣсъ на станцію и уѣзжаетъ изъ дому «когда на день, когда на два»…
— А тебя съ кѣмъ же оставляетъ?
— Меня-то? Да одну… запретъ избу и ладно…
— И не ѣшь ничего?
— Зачѣмъ? — воскликнула дѣвочка и махнула рукой на барышню. — Хлѣба и каши оставитъ мнѣ вволю…
— И тебѣ не страшно?
— Чего страшно?
— Одной не страшно?
— Я не одна… У меня на полкѣ боженька живетъ…
Въ это время изъ-за оврага вылѣзла старшая дѣвочка. Она тяжело тащила ведро съ водою, и ея тоненькое тѣльце все перекривилось въ правую сторону, чтобы лѣвая рука могла нести ведро, не зацѣпляя имъ за землю.
— Князна идетъ! — весело объявила Домашка, и на ея серьезномъ лицѣ впервые скользнула радостная улыбка.
Ольга Дмитріевна невольно бросилась помочь дѣвочкѣ дотащить ведро, та не допустила этого, но благодарно и ласково заговорила съ ней.
Вечеръ сдѣлался уже весь сѣрый, и Ольга Дмитріевна встала, чтобы идти домой. Княжна удержала ее.
— Посиди, барышня, еще немного… Сейчасъ, наши придутъ…
— А кто тутъ ваши?..
— Отецъ, мать и наша сноха… да Парамониха съ сыномъ… Изъ Москвы къ ней сынъ на сѣнокосъ пришелъ съ фабрики…
Ольгу Дмитріевну поражало, что «княжна» говоритъ съ ней какъ большая; даже щеку она подпирала правымъ кулакомъ такъ, какъ это дѣлаютъ бабы.
— А тебѣ хорошо жить у твоихъ Картошкиныхъ? — спросила ее Ольга Дмитріевна.
— Мнѣ-то? Мнѣ хорошо! Домашкѣ, той плохо… Сильно Парамониха дуетъ ее…
— Какъ дуетъ?
— Вѣникомъ… А то и веревкой… Чѣмъ придется…
Ольга Дмитріевна прижала къ себѣ дѣвчоночку и чуть не со слезами на глазахъ проговорила:
— Какой ужасъ!..
— Да нельзя и не дуть-то, — серьезно продолжала княжна.
— За что же? За что бить такую маленькую?
— Намедни хлѣба каравай упёрла… А-агромный!
— Я не себѣ, я Затѣйкѣ,- оправдывалась Домашка.
— Ну и попало! Здорово попало…
— Здорово! — согласилась маленькая.
— Да гдѣ же ея мать? — горячо воскликнула Ольга Дмитріевна.
Ей хотѣлось сейчасъ же побѣжать къ ней, сказать ей, чтобы она спасла своего ребенка отъ побоевъ, отъ муки.
— Мать-то? Парамониха?
— Нѣтъ, настоящая мать, родная.
— Не знаю… Домна, вдругъ обратилась она къ маленькой, точно баба, — ты не знаешь, гдѣ твоя мамка родная?
— Не знаю, — равнодушно отвѣтила Домашка.
— А ты про свою знаешь?
— Въ Москвѣ моя… Говорятъ — княжна… Я не знаю…
— И не любишь ее?
— А за что мнѣ ее любить-то? — изумленно сказала княжна и сейчасъ же прибавила:
— Никакъ наши идутъ?
Ея привычное ухо уловило раньше, чѣмъ городской слухъ Ольги Дмитріевны, далекіе голоса. Скоро на лугу блеснули косы на плечахъ у косцовъ, и черезъ нѣсколько минутъ всѣ они собрались у телѣги: два мужика и три бабы. Сейчасъ же пошли разспросы: чья? откуда? Всѣ приняли участіе въ барышнѣ и главное въ велосипедѣ, и въ концѣ концовъ попросили Ольгу Дмитріевну поужинать съ ними.
Ужиномъ завѣдывали бабы. Парамониха — женщина лѣтъ пятидесяти, вся изрытая глубокими коричневыми морщинами и сгорбленная — достала изъ-подъ телѣги жбанъ, укутанный тряпкой. Въ немъ оказался квасъ. Двѣ другія бабы помоложе вынули изъ телѣги хлѣбъ, лукъ и печеныя яйца. Онѣ, не переставая разспрашивать барышню, все раскладывали на пригоркѣ для ужина. Старшій мужикъ, съ плутоватыми глазами, взялся за котелъ. Онъ, съ помощью княжны, налилъ въ него воды и сталъ подвѣшивать надъ кучкой хвороста, да повернулся какъ-то неловко, котелъ выпалъ и пролился. Мужикъ добродушно выругался и сказалъ:
— Княжна, бѣги живѣе, тащи воды.
Дѣвочка схватила ведро и побѣжала внизъ, за пригорокъ.
Ольга Дмитріевна почти съ умиленіемъ глядѣла на всѣхъ этихъ бодрыхъ загорѣлыхъ людей, проработавшихъ весь день и теперь такъ дружно и весело принимающихся за свой скромный ужинъ.