– Да нет у меня ничего ни с тем, ни с этим! – отмахнулась Ольха, жуя хлеб и кусок курицы.
«Женихов прибавляется…»
– Странное еще между Дирой и Нискиней продолжилось, я сама видела, как Дира посохом своим взмахнула, чтоб Нискиню тоже стукнуть, только он перехватил посох ее, ручищи-то огромные, и говорит: «Если слово нарушишь, добра не жди от меня! И Ольхе твоей достанется!» Ты представляешь? Нискиня и Дире угрожает! Берегине такие слова сказать! Мне так страшно стало… Нискиня – муж суровый, все знают. Да и гордец еще тот. Вон, вдовствует лет пять, а жениться не хочет, говорит, нет ему пары достойной. Ты-то ему что сделала?
– Ничего, – Ольга перестала жевать, первый голод утолила и испуганно захлопала ресницами. До нее наконец-то пробилась мысль: она действительно Нискиню с Малом увидела впервые, но как складывались отношения у настоящей Елены ей не известно. Как-то неуютно стало, от слов Калинки.
– Ох, Ольха, скрываешь ты, не делишься, а сама-то бедовая, вон как глаза потемнели! Я ж по-доброму спрашиваю, помочь хочу! А как, если не знаю?
– Да не скрываю ничего, сама не знаю, – шмыгнула носом Ольга, ощутив жажду. Подняла кувшин, чтоб напиться, хлебнула и чуть не поперхнулась. Жидкость не была водой или отваром. Она теплой сладостью окутала все, даря тепло, ударив в голову – это было вино.
– Не успела тебя предупредить, прости. Говорят, ромеи пьют, разбавляя водой.
– Вкусное, – Ольга отпила еще, маленький глоток.
В дверь бани гулко стукнули, девушки даже подпрыгнули от неожиданности. Ольга быстро натянула штаны и рубаху, и только тогда Калинка отозвалась, позволив войти.
Сначала появилось что-то мохнатое, толи серое, толи золотистое, а за ним, склонив голову, чтобы не удариться, вошел Свенельд, сразу отойдя в сторону и пропуская княжича, который тоже нес в руках что-то завернутое в холстину.
– Здрава будь, княжна! И ты, девица… красавица, – Свенельд как стоял, так и замер, не имея сил оторвать глаза от Калинки.
– Вот, Ольха, здесь одежда для тебя, а это шуба и теплые сапоги, чтобы больше не мерзла, – сухо, как будто доклад командиру выдавил из себя Игорь, ткнул дружинника в бок, чтобы пришел в себя, развернулся и вышел. Свенельд послушно положил шубу с сапожками, пятясь и по-прежнему не спуская глаз с Калинки, вышел за ним следом.
– Ну-ну, говоришь ничего с княжичем… Да ты представляешь, что тебе принесли?! Это же золотистый соболь… А рубаха то какая красивая. Синева аж глаза режет, вышивка каменьями, да золотой нитью… Из каких таких припасов княжич достал? Да еще сам принес! – Калинка соскочила с лавки и бросилась к окну, – Ольха, а они не уходят. Давай, одевайся быстро! Ждут же!
– Зачем ждут?
«Мать и бабушка не позаботились, а чужой человек помог!»
– Так тебе же на пир нужно идти! Вот и стоят. А кто этот молодец статный, ты же с ним ускакала в Киев? Ох, красавец!.. Да не сиди ты! Давай помогу!..
И Калинка начала переодевать Ольгу. Та никак не хотела расставаться с теплыми штанами, справедливо рассудив, что под таким нарядом – широким и из плотной ткани, что принес Игорь никто и не увидит их, а ей хоть тепло будет. Калинка только покачала головой – чудит ромейка, ой чудит. Но перечить не стала – княжна же. Хуже будет, если простудится, а впереди праздники веселые, да гуляния в самом Киеве!
– Ух ты… Пропала моя головушка! – услышали девушки, появившись на пороге бани. Свенельд сорвал с головы мохнатую шапку и стукнул ею себя по бедру, с низким поклоном опустил голову. Игорь стоял спиною, неспешно повернулся, окинул равнодушным взглядом девиц, чем немного обидел Ольгу. Но она одернула себя – не стремилась крутить голову княжичу, а если и не сказал ничего, значит, одета соответственно.
– Что лебедушка… – донесся возглас Свенельда, который не преминул подойти к Калинке, – Дозволишь ли, красота, провести тебя на пир?