Я больше времени стала проводить перед зеркалом — хотелось нравиться ему. Перебирала и мерила наряд за нарядом из тех, которыми обеспечила меня Сандра, любовалась ими и чувствовала огромную благодарность — это были красивые платья и мне очень шли. И то, что здесь принято было переодеваться по три раза в день, уже перестало бесить и начинало нравиться мне. Каждое утро я просыпалась с чувством радостного ожидания — опять видеть его, купаться в нежности его взгляда, быть центром его внимания, постоянно чувствовать это… Он уходил после обеда к охранникам — часок поупражняться со шпагой после ранения. После ужина опять шел к ним, но на дольше — участвовать в мужских разговорах о политике, собаках, лошадях и оружии, как предположила Валенсия. Домик охраны находился довольно далеко, и это давало мне возможность играть вечером на рояле и петь, не боясь быть услышанной им.
Я чувствовала на себе его взгляд постоянно, когда он был рядом. Если во время разговора, то он смотрел на меня с нежной и мягкой улыбкой. Помимо разговора, если я чувствовала, что он смотрит и оборачивалась, он отводил взгляд и я не успевала понять его выражения. Я всего этого откровенно не понимала. Пора было уже решать что-то, как-то объясниться.
Мне начали сниться странные сны. Нет, не такие, как тогда, но близко… близко. Я боялась повторения своего кошмара, боялась разбудить Валенсию и графа… Какие там звуки я тогда издавала — я не знала. Его молчание начинало меня раздражать, и я иногда смотрела на него с откровенным ожиданием, но нет — ничего не менялось. Он делал вид, что все так и должно быть. Что так и надо. Этой части их плана я не понимала, никакого смысла в его действиях не видела.
В один из вечеров граф опять ушел в мужское общество, а мы, сыграв пару пьес, разговорились о простонародной музыке. Я была в этом вопросе подкованным специалистом потому, что мои оперные родители в семейном кругу обожали исполнять песни российские народные и советских композиторов — из кинофильмов.
В доказательство того, что простые песни могут быть красивыми и наполненными глубоким смыслом, я вызвалась исполнить отрывки из некоторых. На улице уже стемнело, вечерный воздух, казалось, можно было пить — таким он был густым и свежим, настоянным на ароматах леса. Небо совсем очистилось от облаков и на нем ярко обозначились звезды. В лесу что-то покрикивало и попискивало, в общем — на улице было хорошо и мы решили посидеть там.
Накинув на плечи теплую шаль и присев на ступеньку входной лестницы рядом с Валенсией, я начала тихонько напевать:
Потом настал черед песни из фильма:
Эта тема заинтересовала Валенсию. Она кивала и умоляющим взглядом просила продолжать. Я допела до конца:
Помимо горестного вздоха Валенсии, из огромного куста возле дворцовой стены послышался шорох, треск и придушенный возглас шепотом со знакомой Мишкиной интонацией: — Ох, ты, зар-раза…
Я вскочила, метнулась со ступеней и с воплем «Миша!» кинулась на шею выступившей из куста темной фигуре. Меня приняли в объятия. И рост, и другие какие-то ощущения — запах, что ли, или ощущение знакомого удушения, но я почувствовала неладное и попыталась отстраниться. В ответ услышала мучительный стон, и мой рот накрыли поцелуем. Испуганно дернувшись, граф изменил угол наклона своей головы, а меня накрыло незнакомой негой. Он осторожно прижимал меня к себе, погрузив другую руку в волосы на затылке, не давая отстраниться. Поцелуй продолжался и продолжался. Кружилась голова и подламывались ноги. Я цеплялась за его одежду и тянулась на цыпочках вверх, не желая прерывать свой первый в жизни настоящий поцелуй. Наш совместный полувздох-полустон прозвучал слишком громко, и я пришла в себя. Отстранилась — он смотрел на меня с тревогой и нежностью. Боялся, что я начну сопротивляться и возмущаться? Я улыбнулась и опять потянулась к нему, закрыв глаза.
Куда делась моя компаньонка — кто знает? Мы с ним долго еще сидели на ступенях подъезда — он грел меня своими руками, обнимая и прижимая к себе. Кутал в шаль, пересадив к себе на колени. Мы не сказали ни одного слова. Они могли все испортить. Я вполне могла ляпнуть что-то не в тему из-за волнения, а его слова по привычке истолковать по-своему, перекрутив и извратив их смысл. Вместо слов говорили прикосновения — нежные, бережные, судорожные вздохи и дрожь, пробегающая по телу Рома. Он выцеловывал мое лицо, взяв его в ладони, а у меня губы расползались в улыбке — перед глазами стоял тот сон. Я в ответ гладила его лицо своими руками и целовала легко и невесомо, не так, как во сне. Он потом затихал надолго, уткнувшись в мои волосы, а я, лежа на его груди, слушая постепенно успокаивающийся глухой стук его сердца, замирала от счастья. Заодно решала, что теперь буду мыть голову каждый день и еще что-то глупое и счастливое в этом же ключе. Вот найти бы еще способ сообщить родителям и Мише, что у меня все хорошо… Почти под утро Ром на руках отнес меня сонную к двери моей комнаты, поставил на ноги и, открыв дверь, легонько подтолкнул внутрь.
Я услышала единственные слова за всю ночь:
— Я сейчас еду просить твоей руки. Ты согласна?
Повернувшись к нему и сонно улыбаясь, я ответила:
— Да. Да… я согласна.
Послесловие
В том случае, если прочитанное вам понравилось, буду благодарна, если вы отметите это звездочкой. Это поможет книге не затеряться на отвалах сайта.
На эту книгу было много нареканий, ее сильно критиковали. «Княжна» и «Хозяйка» — мои первые опыты почти трехгодичной давности. С критикой в основном согласна, а где-то даже благодарна. Она заставила внимательнее относиться к сюжету и грамотности изложения. Надеюсь, последние мои книги не вызовут столько нареканий — я потихоньку учусь.