— Он с ребятами уехал на пару дней в Котельники. Там у Валеры давний товарищ по спорту женится, так он к себе на свадьбу всех их и пригласил. Даже Саша сразу с самолёта к ним поехал! Витя вчера вечером собрался, поехал, — и под конец кинула в удивленном оправдании:
— Я думала, он вам скажет!..
— А, — промямлила мать Вити, и Анна, хоть и почувствовала явные угрызения совести за обман столь доверчивой женщины, какой-то частью своей осталась довольна коротким аканьем.
Короткий гласный звук сказал лучше других слов и фраз: Ирина Антоновна поверила.
Уголки губ в несимметричной усмешке дёрнулись вверх.
— А что же он тебя с собой не взял?..
— Да что мне там делать? — окончательно войдя в образ, цокнула языком Князева и поёрзала на месте в попытке поудобнее усесться на диване, который излишней мягкостью и был неудобен. — Я не знаю там никого. Да и Вите, думаю, тоже не было бы особого удовольствия со мной одной весь праздник просидеть.
— А-ну, перестань! — вдруг воскликнула Ирина Антоновна, тоном и интонацией Анне ужасно напоминая Яниса Петровича — её куратора и по совместительству любимого преподавателя, искренне злящегося на студентов только за их неуверенность в себе. До сих пор помнила, как профессор Князеву песочил, чуть ли не всеми правдами-неправдами запрещая сомневаться в своих силах и знаниях!..
И тогда мама Пчёлы точно так же возмущалась — словно мысль, что Аня её сыну надоесть могла, выводила Ирину Антоновну из себя.
— Глупости какие-то говоришь, право слова, Анечка!.. Витенька всегда, когда мы о делах твоих с Пашей спрашиваем, так про тебя заливается, что заслушаться можно. А глаза-то блестят!.. Поэтому, не думай даже об этом и езжай с ним в следующий раз обязательно. Вы молодые, когда вам гулять, если не сейчас?
Она улыбнулась почти искренне, не позволяя себе оголять зубы и не понимая, как сумела нарваться на комплимент. Аня только в смущении что-то неясное для самой себя протараторила, в ответ на что мама насела увереннее.
— …Ну, Анечка, как можно было? Сейчас сидишь одна без него, переживаешь… Ты не пыталась до него дозвониться? — спросила мама Вити и раньше, чем Князева успела придумать очередное вранье, девушке помогла, сама на вопрос свой ответила:
— Хотя Витя, наверно, не слышит…
— Да, скорее всего. У Капитонова — друга Валериного — программа свадьбы обещала быть очень интересной. Так что, им скучать там некогда!..
— Сейчас бы вот танцевала, отдыхала! — снова удрученно кинула Ирина Антоновна, и Анна тогда уже едва сдержалась, чтобы глаза не закатить.
Что же, можно подумать, пьянка на чьей-то свадьбе — даже свадьбе выдуманной — была важнее всего, что в стране, в мире творилось?
У Князевой горько-горько стало внутри, будто ей сердце кто-то молотым перцем натёр. И девушка в череде реплик Ирины Антоновны вдруг пообещала себе, что провода оборвёт, если то потребуется, но до Вити дозвонится. Остаток дня у трубки проведёт, но набирать будет, пока не ответят.
Надо, надо попробовать!..
Прощания Аня не запомнила. Она, загоревшись мыслями своими, что и душили в боли, и били по щекам, злобой заводя, на все слова Ирины Антоновны поддакивала. Не волновалась даже о вещах, с которыми соглашалась. Сбросила, когда Пчёлкина тихо в трубку сказала Князевой:
— Храни тебя Господь Бог, Анечка.
И после того плечами передёрнула, словно от упоминания имени Божьего всуе на спину ей лёг чей-то тяжелый взор, способный вывернуть душу наизнанку.
Девушка перевела дыхание, заглянула за стойку регистратуры, позволяя себе лишь на десяток секунд отсрочить череду звонков на хорошо знакомый номер.
Медсестра явно клевала носом, что-то калякая в бумажках, в обилии которых можно было затеряться. Она явно в разговор с Ириной Антоновной не вслушивалась, полностью поглощенная рисованием случайных узоров на полях, и, вероятно, другими беседами бы не интересовалась.
У Анны всё равно неприятно засосало под ложечкой. Мало ли, вдруг притворяется только равнодушной, а сама уши под медицинской шапочкой греет?..
Девушка поднялась на ноги и, оставляя на диване сумку, направилась к выходу по коридору, вдоль которого сегодняшним утром неслась, как на пожар.
Первая медсестра, ещё в первом часу дня велящая ей надеть халат, дремала за своим постом и во сне подрагивала от холода, тянущего с приоткрытой двери. Князева замедлилась за пять метров до девушки, чтобы не разбудить стуком каблуков, и оглянулась; и почему закрыться нельзя было?..
Девушка вышла на узковатый порог.
По козырьку, висящим над дверью, стучали редкие капли, но самого дождя не было; сентябрь девяносто третьего, на удивление, выдался сухим и тёплым. Анна на то жаловаться, конечно, не смела — ведь так любила одеваться в тонкие кофты в конце первого осеннего месяца!.. В свитерках утром и днём не было холодно, а по ночам Князева на улице не появлялась.
Сегодняшние сутки стали исключением из правил. Во всех смыслах.
Если бы Аня на себя со стороны, с чужого балкона дома напротив посмотрела, то подумала бы обязательно, что вышла, чтоб покурить, тяжечками отравляя воздух. Выкинула спешно мысли о сигарете, от которых раньше выразительно отворачивалась, — ещё, мол, чего придумаешь?
Вместо того она взглянула на массивную трубку в руках.
Князева не пожалела об обещании своём, когда пальцами забегала по кнопкам. Наизусть изученная комбинация в голове проявлялась быстрее в сравнении с экраном — вот как уверенно она набирала номер Пчёлы.
Она, прямо как днём, прижала трубку к уху и прикрыла глаза. А под веками опять тьма, на фоне которой чуть ли не порохом простреливались цифры, сменяющиеся в счёт гудкам.
Анна могла бы сосчитать удары сердца в ушах, если бы оно билось в полтора раза медленнее.
До семи гудков Князева была спокойна. А потом губы дрогнули в предательстве, веки плотно сжались, что «восьмёрка» перед глазами поблекла на фоне простреливаемых в глазах фейерверков. Обратные стороны коленей напряглись, подобно канатам, и если бы не перила, на которые девушка поясницей опиралась, то явно бы полетела с невысоких ступеней на землю, сердце себе в коротком падении разрывая.
«Дьявол. Пчёлкин, не пугай. Не смей пугать»
На этот раз звонок сбросился после десяти гудков. Анна вздрогнула, когда тишина сменилась одновременно и высокой, и низкой нотой, будто этот звук её по плечам кнутом огладил.
Снова в упрямстве, сходном во многом со страхом, перенабрала.
«Возьми. Возьми, Витя»
Князева выдохнула и заметила вдруг в каком-то отстранении клуб пара, какой изо рта вырвался. Тогда она руку поперёк груди прижала, второй трубку у уха держа, шею в плечи вжала, нахохливаясь, подобно снегирю.
Холодно — равно как на улице, так и под рёбрами.
Анна продолжала отсчитывать цифры, чувствуя, что с каждым прошедшим гудком откуда-то от висков нервные окончания сгорали в пепел. Жар сходился с холодом в шипении, оглушающем Князеву сразу на оба уха.
Но не грело. Ни капли.
На этот раз звонок прервался ещё раньше. На пятом гудке. Анна, услышав протяжное «пи-и-и» в трубке слишком рано, снова вздрогнула и взглянула на трубку в кулаке так, словно та оказалась неисправна.
Князева чуть постучала по пластиковому её корпусу, думала этими поистине гениальными познаниями в электрике вернуть телефон в норму, и снова стала номер набирать.
По улице Опарина, с другой стороны от входа в родильный дом, проехалась чья-то машина, и отчего-то Князеву этот звук остановил.
Девушка взглянула на трубку так, словно она не только двух людей между собой могла соединить, но и сама разговаривать умела. Несмотря на тёмный вечер, понятно стало, прямо как в самый ясный день, что телефон попросту не у Пчёлы.
Он не мог не знать, что за ужас творился на Арбате, возле Дома Советов, который, вероятно, скоро переименуют во что-то иное. Но точно знал, что Князева ему не просто так звонила в день госпереворота. И, как никто иной, знал, как девушка разнервничаться могла после пропущенных звонков.
Витя не стал бы её сбрасывать. Даже если бы он очень занят был, нашел бы секунд десять, чтобы ответить, сказать, что жив-здоров, услышать от Ани в ответ те же слова и пообещать перезвонить позже.