Анна не ответила, но неприятная щекотка, напоминающая поглаживания лезвия ножа, всё-таки отозвалась першением в горле.
Князева перевела дыхание в какой-то холодной злобе на судьбу и маму, которая, как бы того девушке признавать не хотелось, была права — она сама меньше часа назад с похожей интонацией похожие вещи объясняла наивной медсестричке, свято верящей пропаганде с радио.
Девушка отвела взгляд в сторону в недовольстве, которое воздух кабинета сгущало в камень.
Мама тогда, словно почувствовав, как иголки, которые Анна показывать любила, спрятались обратно под кожу Князевой, убрала пальцы с запястья почти что гладящим движением.
— Давай, Анька, не глупи. Сейчас ни автобусы не ходят, ни метро не работает. Пешком, что ли, пятнадцать километров будешь топать? — задала Екатерина Андреевна явно риторический вопрос.
Князева, зная самый рациональный ответ, перевела дыхание протяжным выдохом; угораздило же Бориса Николаевича стрельбу по Дому Советов именно сегодня устроить!..
Мать на Аню посмотрела, в усталости, на лице её восседающей плотной маской, качнула на кушетку головой:
— Отдыхай, если спать хочешь. Завтра утром поедешь, даст Бог, всё спокойно будет, — и перекрестилась в жесте, от которого Князеву отчего-то передёрнуло.
Мама из тумбочки под столом достала две чашки, на боках которых остались тёмные следы от прошлых чаепитий. Пальцы Анны дрогнули, чуть ли не выворачиваясь на все сто восемьдесят — ни то брезгливость, ни то недовольство.
От собственного бессилия хотелось топнуть ногой жестом, каким капризные принцессы решали все свои проблемы.
Девушка оставила сумку на столе, когда мама поднялась, наливая в чашки кипяток. Дверь открылась, выпуская Аню в коридор.
Тётя Катя уже почти чертыхнулась в недовольстве на дочь, но, только кинув в чашки по пакетику чайному, услышала почти у порога голос девочки, какую недавно, казалось, только на руках качала:
— Алло, Том? — тишина. Наверняка, ждала, пока Филатова в трубку угукнет. — Не разбудила?.. Оля родила. Мальчика. Ваню. Не шучу я, что ты, какие шутки!..
Акушерка совсем недолго у порога постояла, и только, когда голос дочери, скрашивающей каждый день Екатерины Андреевны даже одним воспоминанием, сказал Тамаре завтра приезжать, Ольгу проведывать, Берматова села за свой стол и глотнула почти крутого кипятка.
Она в мысли свои углубилась, в которых было место и Анне, и дежурству ночному, и последствиям государственного переворота. Женщина на палец накрутила ниточку от пакетика, на миг упустив связь с реальностью, и не услышала, как попрощавшаяся с Тамарой Князева задержалась в коридоре ещё на минуту.
Вернулась в кабинет Анна, чувствуя себя подавленной, и отпила ненавистный пакетированный чай жестом, каким дворовые мужики водку хлестали рюмку за рюмкой.
Очередной её звонок на номер Пчёлкина ушёл вникуда.
Князевой захотелось спать.
Комментарий к 1993. Глава 2. Не забывайте оставлять комментарии 🥰 Буду рада обратной связи и конструктивной критике, вам несложно, мне приятно) И, конечно, никто не отменял “плюс” в карму))
====== 1993. Глава 3. ======
Комментарий к 1993. Глава 3. Со следующей главы события начнут развиваться с огромной скоростью))
Сложно было сказать, на чём спалось слаще — на диване в приёмной роддома или на кушетке в кабинете у матери. Анна проснулась с затёкшими плечами, мышцы которых, видимо, защемились в неправильной позе сна. Часы показывали раннее-раннее утро — Князева не помнила, чтобы по своей воле просыпалась в начале шестого часа.
Помятость чувствовалась как в голове девушки, так и во внешнем виде: волосы, высоко собранные заколкой, растрепались, ещё и юбка, задравшаяся ночью до самых бедренных косточек, смялась. Аня посмотрела на свой макияж и, поняв, что терять было нечего, умылась прохладной водой, чтобы хоть как-то проснуться. Зубной пасты не было. Пришлось довольствоваться обычным ополаскиванием рта, что разозлило безумно — утро, в понимании девушки, не было полноценным без достойного умывания.
Мама, видимо, была на обходе — проверяла состояния новоявленных мам и их детей, подводила итог ночных смен для двух, как показалось самой Князевой, совершенно безалаберных медсестёр и заполняла в приёмной документы.
Приведя себя в относительный порядок, какой могла воссоздать, Анна убрала в сумку миниатюру своих духов. Проверила кошелёк и две связки ключей в боковом кармане.
Первые ключи открывали квартиру Пчёлы на Остоженке, а вторые уже по привычке даже не лежали, а, скорее, валялись, пылились в углу ручной клади Князевой и были от квартиры в Беляево, в которой Екатерина Андреевна жила ещё с начала шестидесятых годов.
Князева надела на палец самое крупное кольцо из связки и, перекатив на ладони силиконовый брелок с котом, у которого краска стёрлась с хвоста за долгие годы эксплуатации, посмотрела в окно.
Там было тихо. Действительно тихо. Даже птицы не пели — у них вовсю уже перелётный сезон начался, и теперь, вероятно, говор скворцов и городских ласточек можно было услышать где-нибудь на Балканах. Анна подошла к раме, у самых углов стекла увидела небольшую изморозь, которая к восьми утра пропадёт бесследно и большинством горожан останется незамеченной.
Под окнами кабинета матери была дорога, заасфальтированная в прошлом году. Солнце, только поднимающееся из-за горизонта, но осветившее самый низ небосклона, косым светом подчеркивало обилие дорожной пыли на бордюре.
Если бы у Князевой доступа не было к средствам массовой информации, то не подумала бы ни за что, что прошлым днём по столице неслись танки, стреляющие по зданиям своего же города, а ближе к ночи «блюстители закона» с торца здания выстрелили в подростка.
У девушки дрогнули связки, промерзая чуть ли не насквозь; хотелось бы верить, что за переворотом что-то изменится, устаканится, что лишившиеся власти социалисты не возмутятся, не поднимут новую бучу, какая выльется в гражданскую войну.
Анна дёрнула губами, не накрашенными помадой, ощущая, как больное горло скрутилось едва ли не в узел, мешая дышать ровно, и попятилась от окна. Так, будто следы от дождя, прошедшего на прошлых выходных, были на деле давно высохшими ручейками крови, каплями моросящей с затянутого неба.
Аня отвернулась от окна, когда от холода ладонями перестали чувствоваться подушечки пальцев, и, растягивая свитер в мелкий рубчик, кулаки постаралась спрятать в узких рукавах.
Посмотрела в очередной раз на трубку телефона, стоящую на мамином столе похоронным обелиском.
Телефон, по массивности своей напоминающий кирпич, одним своим присутствием наэлектролизовал воздух кабинета. Девушка посмотрела на аппарат так, словно он сам по себе заговорить мог в любой момент.
Ладони загорелись, как от аллергической сыпи, расчёсанной вплоть до влажной сукровицы на пальцах, чтоб набрать Пчёлу.
Не могут же их, в самом деле, вечно держать в СИЗО?..
Несмотря на собственный указ признать, что не обязательно в следственном изоляторе мужчина Анин торчит, Князева в настырности, за которую себя в тот миг ненавидела, других вариантов не рассматривала. Вероятную причину такой «уверенности» Князева знала, но не рисковала озвучивать — говорить о страхе иного развития события было… боязно? Стыдно?
Анна не знала, как правильно переживания свои объяснить, и потому, сжимая челюсти чуть ли не до боли в молярах, закинула телефон в сумку. Чтоб не раздражал, не соблазнял, не спровоцировал отбить пальцами по кнопкам номер, изученный до такой степени, что на одном дыхании можно было произнести.
Вышла из кабинета матери с такой резвостью, будто боялась, что он взорвётся парой килограммов тротила, если Князева хоть на миг лишний задержится внутри.
Она спустилась по лестнице на пару этажей. Ключи от квартиры на Беляево в кулаке согревались, когда Анна оказалась в приёмной, в которой вчерашним днём крепко спала, в объятьях сновидений пережидая государственный переворот.