На тарелках была паста, приготовленная за какие-то минуты до прихода мужчины; ещё аж пар шёл от блюда. Комнату освещали три высокие свечи из красного воска, какие отблесками пламени играли на стеклянных гранях бокалов под вино. Бутылка красного полусладкого стояла ещё закупоренная.
Пчёла, огорошенный малость от сюрприза Ани, чуть рассмеялся мыслям своим. Ведь извечная романтичная классика, — ужин при свечах — но у него губы растянулись в улыбке, создающей ямочки на щеках.
Девушка подошла к Вите ближе, погладила по волосам, какие ещё сегодняшним утром ей лицо щекотали, и поправила непослушный завиток, что никак не укладывался назад. Мужчина указательным пальцем ей приподнял подбородок и, не встретив сопротивления, наклонился, целуя.
Аня утянула его в поцелуй быстрее, чем Пчёла успел положить руки на талию, скрытую тканью специально надетого платья. На кончике языка отдало горечью — меньше, чем десять минут назад, Витя выкурил сигарету. Князева приоткрыла губы, позволяя мужчине в поцелуе всё, что он бы только захотел, сама пальцами сжала щёки, в жадности на себя утягивая.
— Вот что значит «дома ждут»? — уточнил Пчёла прямо в губы ей и ответить не дал. Рукой зарылся в волосы на затылке Анны, большим пальцем в шею Княжне упираясь, и сильнее притянул к себе.
Сантиметры между телами — где они были — пропали, место уступая миллиметрам.
Девушка усмехнулась, губами мазнула поверх подбородка мужчины, и отсоединилась. Снова поправила волосы Витины; он ей любым нравился, но постриженным Пчёлкину было особо хорошо!..
— И тебе привет.
Пчёла посмотрел на неё внимательно, чуть наклонив голову и вскинув брови. Потом взгляд наверх поднял, указывая на руку девушки, которую видеть не мог, и спросил:
— Бобрик?
— Да какой ты «Бобрик»? — спросила девушка, в шутке нахмурив брови; прозвище Пчёлы, какое она ему дала по случайности около года назад, теперь раздражало ужасно. Так чувствовалась глупость, припоминаемая чаще, чем стоило. Она поправила ему волосы на затылке, стряхивая мелкие пылинки с воротника рубашки, и проговорила:
— Хороший…
— Ладно-ладно, — кивнул Витя, обещая самому себе, что ещё припомнит Ане эту кличку, и чмокнул её в уголок губ. Не переставая тянуть вверх, вынуждая стоять на носочках, он головой качнул в сторону стола, с хитрецой, девушке понятной, спросил:
— В честь чего банкет?
— Решила взять на себя вопрос с сегодняшним досугом, — почти промурлыкала девушка. Пчёла в заинтересованности обнял Князеву за талию, сделал шаг к столу, за собой утягивая Анну; в обнимку они немного вглубь столовой прошли, раскачиваясь из стороны в сторону, подобно маятнику.
— Поэтому сказала по мобильнику не задерживаться?
— Нужно было рассчитать время, чтоб всё к приходу твоему подготовить, — согласно кивнула Аня, щекой прислоняясь к груди Пчёлкина. А потом, выждав несколько секунд для выразительной паузы, добавила с дрогнувшим от предвкушения голосом:
— И, в конце концов, нехорошо заставлять главного театрального режиссёра ждать, Виктор Павлович!..
Она услышала, как Витя воздуха в лёгкие набрал, чтобы задать вполне резонный вопрос, но понял всё быстрее, чем спросил. У девушки губы растянулись в улыбке плутовской, когда мужчина взял её за плечи, отодвинул, чтоб в глаза посмотреть.
На лице Пчёлы плясали тени свечей, что находили отражение во глазах светлых.
Ане это понравилось вплоть до мурашек вниз по позвоночнику.
— Да ладно? — вместо множества уточнений спросил Витя. Девушка в ответ только кивнула и не сдержала улыбки, когда Пчёла ругнулся в удовольствии одними губами. — Охереть!..
Пусть земля Сухоруковой будет пухом, но… Анна из-за гибели её не планировала в углу сидеть. Ведь, в конце концов, не сама ведь Викторию Дмитриевну завалила. Люди, к сожалению — или счастью?.. — других людей умирали каждый день.
И Князева занимала пост такой, что при любом форс-мажоре должна была готова в свои руки взять «бразды правления». И этот форс-мажор настал. Совесть молчала, усыпленная, и не дала голоса, причитая, что, «если бы Сухорукова жива была, так бы и бегала ей какао варить!..».
И потому Анна готова была подготовить «Возмездие». Хотя бы потому, что действительно считала себя достойнейшей из немногочисленных претендентов.
Мужчина качнул головой, а потом ещё крепче девушку прижал к себе. Даже держаться на носках стало почти невозможно от такой близости; Аня на секунду лишь задалась вопросом, как на земле стояла, но быстро потеряла интерес к такой глупости. Витя приподнял её так, что она не дотягивалась до пола, что руками обняла за шею, и сказал:
— Ты заслужила, Незабудка.
— Нравится, — призналась девушка, почти в губы ему говоря. Она, чуть ли не вися на плечах у Пчёлы, почувствовала, как ни то его, ни то её сердце с глухим шлепком толкнулось о рёбра, и пояснила без дополнительных требований:
— Когда называешь так. Спасибо.
— За то, что называю?
Аня в кокетстве, не скрываемым даже подобием скромности, взглядом очертила треугольник на лице Вити: от глаз к губам, от губ — к стене за спиной его, от спины опять к глазам.
— И за это тоже.
Он качнул головой, будто с демонами своими боролся. Но борьба, видимо, была недолгой; тени свечей потускнели в сравнении с огоньками, какие светом поигрались в расширившихся зрачках.
— Мать твою, Князева… О мелочах таких не благодарят, — шепнул, жизненный урок давая, не иначе. — И ты не вздумай.
Подкинул, на миг освобождая себе руки, и поймал в момент, когда у Анны из горла вырвался испуганный крик. Она рефлекторно обхватила мужчину за покатые плечи, крепче сжимая под рубашкой руки, и, чёрт возьми, не менее инстинктивно обняла Пчёлкина ногами, когда мужчина подхватил девушку под ягодицами.
Кровь стукнула по вискам ни то от резкого прыжка, ни то от касаний, к которым Князева, хоть и привыкла, но каждый раз вздрагивала в дрожи лёгкого возбуждения.
Он, Пчёлкин, вызывал в ней слишком много эмоций. Иногда Князевой казалось, что она от случайного прикосновения его могла взорваться снопом раскалённых искр, и это было так плохо, что даже хорошо. Прямо до рези в глазах, до чувства удушения хорошо.
Про касания ладоней к ягодицам, вероятно, говорить вообще было лишним.
— Ты чего делаешь? — спросила Анна, поняв прекрасно, что Витя делал. Голос, в её понимании, должен был звучать оскорблено, но вместо того стал казаться шепотом, в котором желание чуть ли не каждое слово обволакивало.
Пчёла поднял на девушку взор, который она знала более чем хорошо. За глаза Князева называла этот взгляд одним словом — «прелюдия». Потому, что чувствовала, как влажное тепло стекало к низу живота, когда мужчина смотрел на неё вот так.
Будто раздевая. Оставляя, точно укусами, невидимые следы, какие только он сам будет видеть, какие только Аня будет ощущать на коже.
— Нехорошо заставлять ждать театрального режиссёра. Чьи слова, а, Анна Игоревна?
Она поклясться была готова, что взорвалась бы фейерверком, если бы Пчёла на гарнитур её усадил, целуя параллельно в шею. Девушка выдохнула тяжело ни то от фантазий своих, что в скором времени обещали стать явью, ни то от сарказма, на который ничем, кроме как горящим взором, ответить не смогла.
Мужчина поцеловал её. Коротко, но глубоко. Аня быстро поняла, — дразнил — и чуть ли не рыкнула в злобе, когда Пчёлкин отсоединился. Она попыталась губы его перехватить, на себе оставить, но не вышло — Князева по инерции только вперед качнулась, притираясь к прессу Вити, скользя бёдрами в его ладонях, чувствуя жар и мужскую твердость, появляющуюся чуть ниже пряжки ремня.
Он довольно оскалился и, смеясь почти гортанно, кончиком языка провел вровень по ярёмной вене.
Князева едва не взвигнула, снова дёргаясь у Вити на руках в каком-то нездорово быстром возбуждении.
— Паста остынет, — кинула последний, не самый убедительный аргумент Аня. Пчёла в ответ только усмехнулся, наклонил голову к плечу девушку. Зубами подцепил тонкую лямку платья.