«Diable!..»{?}[«Дьявол!..» — с фр.]
Князева стала перегретым стеклом, которое рисковало если не взорваться, то потечь в состоянии, раскалённом до нескольких сотен градусов. Под глазами астрами распустились красные круги.
Пчёла направился к двери. Мелкая дрожь, шедшая по внутренней стороне бедра, дошла вибрацией до низа живота, когда Витя посмотрел на Аню снизу и предложил вещь, на которую Князева, вероятно, не могла не согласиться:
— Давай начнём с десерта?
Первого октября Анна узнала о временном переходе обязанностей Сухоруковой к ней, а второе число, согласно указу Ельцина, в полномочиях которого после расстрела Дома Советов вряд ли бы кто-то рискнул усомниться, стало днём общенационального траура.
Князева, утром сидя на кухне и поедая творог с джемом, Пчёле сказала, что устраивать траур в честь людей, погибших, в какой-то степени, по вине самого Бориса Николаевича, было просто верхом лицемерия. Витя очищал сваренное вкрутую яйцо от скорлупы и, головой качнув вбок, парировал в ответ:
— Сделать вид, что ничего не произошло, он тоже не мог.
Аня промолчала, не думая соглашаться, но и не в состоянии правоту Пчёлы отрицать.
Сутки прошли за домашними хлопотами в первой половине дня и поездками по магазинам в поисках подарка на крестины Вани во второй.
Князева едва не разрывалась в неведении; вопрос «Что дарить?» встал остро, коля не на шутку. Пчёлкин предлагал просто дать Беловым денег, и к третьему часу походов по «Детскому миру» Анна, до того выступающая сильно против, была уже готова согласиться. Но всё равно продолжала высматривать среди многочисленных полок какой-то подарок.
Ходунки? Одежда? Ванночка для купания? Набор погремушек? Какой-нибудь большой плюшевый медведь?
— Дьявол, — чуть ли не в досаде плюнула Анна, когда заметила очередной брак на уже шестом по счёту чепчике нежно-голубого цвета, попадавшего ей в руки. Шапочка в целлофановой упаковке полетела обратно на полку.
Пчёла оттолкнулся от стены, на которой висел плакат с веселым жирафом, помогающий мамочкам и их деткам определять рост малышей, и подошёл к Князевой со спины. Руки его — большие, не мерзнущие без перчаток даже в промозглую осень — коснулись живота, скулистая щека прижалась к виску Анны.
Она прикрыла глаза, переводя дыхание.
— Ну? Чего ты бесишься, Ань?
— Не могу, — проскрежетала, так и не поворачиваясь лицом к мужчине. Князева ещё раз глубоко вздохнула-выдохнула, как перед прыжок в омут, и, не бросая настырных попыток найти хорошо прошитый чепчик, снова полезла к полке.
— Не люблю подобные мероприятия, ты же сам знаешь.
— Какие «подобные»? — уточнил Пчёла, направился на помощь к стенду. Аня боковым зрением заметила на красивом ровном профиле мужчины усмешку: — Устраиваемые Беловыми?
— Я про церковные праздники.
Больная для Анны тема, Витя это за два года совместной жизни хорошо уяснил. Князева сама много раз об своем отношении к вере говорила, но, задев тему религии, в очередной раз выдала заученный чуть ли не на зубок монолог собственного авторства:
— Как вообще можно крестить ребенка в таком возрасте? Вера должна быть по собственному желанию, а не по «умолчанию». Вот где, скажи мне, вероятность, что захочет новорожденный верить в Бога? Или что ему другая религия не окажется ближе? Но, нет, молодым родителям капают на мозги, что «надо покрестить», и те бегут, закинув язык на плечо, в церковь, — фыркнула.
— Глупость какая!.. До сих пор «традиция» живёт из-за таких дурных устоев.
— Ты ж сама крещеная, — подметил тонко Витя, почти не задетый словами Аниными о вере, которой сам придерживался почти искренне. В ответ Князева только сильнее вспыхнула, будто масла в огонь кто подлил, и перебрала ещё несколько шапочек.
— В том-то и дело, что крещеная. Потому, что мать сразу после роддома в церковь пошла, за крестины договариваться. И что мы теперь имеем? Я в Бога не верю, хотя крест ношу, — в жаре она развернулась лицом к Пчёле и моргнула глазами, подводя очевидный итог:
— А это ведь грех.
— Так если ты не веришь, то чего за грехи беспокоишься?
— Хочется чистую карму, — сарказмом девушка поставила точку и под смешок Пчёлкина потянулась чуть ли не в самый дальний конец полки. Успела самой себе поклясться, что попросту в конверт вложит хорошую половину от грядущего аванса, если не найдёт достойного чепчика в течение минуты, и взяла ещё несколько упаковок с мелкими шапочками, на которых вышивкой «плавали» кораблики.
Витя приобнял её за пояс, придерживая. Анна меньше, чем на миг, замерла, вместе с неподвижностью тела и дышать переставая, и, погладив по чувственному изгибу талии, который за твидовым пальто не прощупывался толком, Пчёла пожал плечами:
— Не знаю. А я верю, что Бог есть.
Князева сдержалась, чтобы не спросить в ехидстве, отчего же он тогда не живет по десяти заповедям. Вместо того она повела плечом, не желая Витю задеть, и развернулась к нему.
Рука, лежащая у неё на талии, теперь покоилась на пояснице. Анна выдохнула, мыслями туша пламя спора, который предупредить, остановить было лишь в её силах, посмотрела на Пчёлу, чуть запрокинула голову. Свет от высоких ламп играл на волосах, чуть блестящих от капли геля.
— Хорошо, что ты действительно веришь. Это здорово, — и, идя наперекор своим установкам, сказала:
— Я буду только рада, если Ване вера что-то хорошее даст. А не как мне, злобу одну.
Витя кивнул в понимании её всех мыслей, которые Князева не любила менять, и притянул девушку к себе, руки складывая в замок на пояснице возлюбленной. Приятно дрогнуло в горле. Аня выдохнула, считая конфликт исчерпанным, и носом уткнулась в грудь Пчёлы. Почти в крест, болтающийся на шее.
Как символично-то!..
Она стояла в кольце рук мужчины, не зная, куда свои ладони спрятать, и чуть ли не всем телом ощущала, как замедлялся стук сердца. С каждым вздохом — всё размереннее, как после многокилометрового марафона пульс возвращался в норму. Вместе с ним обратно по полочкам и раскладывались её мысли.
Тема религии, от какой Князева или в презрении воротила нос, или спорила до хрипа в горле, ушла в дальний ящик.
К дьяволу. Сейчас — совсем лишнее.
Витя правую руку освободил, левой Анну всё так же крепко держа, и чмокнул её в макушку. Князева ближе к нему притёрлась, просовывая руки под ткань песчаного пальто, прикрыла глаза.
Возвращаться к вопросу подарка на крестины не хотелось ужасно. Только стоять рядом, дышать одеколоном Витиным.
Пчёла чуть присмотрелся к обилию шапочек и выбрал наугад какую-то упаковку. Посмотрел, покрутил, помял, чуть раскрывая шов через целлофан. Чепчик оказался годным.
— Давай мобиль посмотрим и поедем.
— Это что? — спросила Князева, в согласии берясь за руку Пчёлкина. Ладошка в ладошку, как влюбившиеся в первый раз восьмиклассники, они пошли к другому стенду.
Анна нащупала пальцем привычный перстень из золота с чёрным камнем, какой Витя не снимал никогда.
— Мобиль? Та штучка, которая над кроваткой висит. На ней машинки там качаются, звездочки, прочая лабуда…
Девушка кивнула. Витя передал ей чепчик, вероятно, не стоящий такого количества нервов, и под усмешку Анину оставил на щеке поцелуй.
Третьего октября Анна почти полноправно вступила в должность временно исполняющей обязанности главного театрального режиссёра. На самом входе её торжественно встретила Сухорукова.
Князева нутром дёрнулась, увидев почти у порога стихийный мемориал в память Виктории Дмитриевны. Сухорукова смотрела на Аню с фотографии, правый нижний угол которой пересекался чёрной лентой. Даже со снимка, сделанным за года два или три до её смерти, взгляд покойного режиссёра ощущался привычно строго, почти что осуждающе.
Девушке показалось, что за спиной призраком метнулась женщина, которой она таскала какао, помечала мелкими комментариями сценарии пьес, и просипела Ане загробным шепотом: