«Стерва. Ты только и рада… Но ты недостойна!..»
Анна подошла ближе, прекрасно понимая, что роль «призрака» досталась её страхам, какие Князева старательно топила, сжигала, прятала, заглушала другими мыслями. На столе, на тёмно-красном куске бархата, оставшимся от ткани обновленных прошлым летом кулис, лежало несколько цветов, принесённых кем-то из труппы или работников самого театра.
Слева от фотографии, на одной из колонн, подпирающей потолок, висел лист со словами, написанными искусным, витиеватым почерком:
«Двадцать девятого сентября в возрасте сорока восьми лет из жизни ушла Виктория Дмитриевна Сухорукова — главный театральный режиссер, любящая мать и обаятельная женщина. Руководство «Soffittenlampen» скорбит по такой потере и приносит свои соболезнования близким людям фрау Сухоруковой»
Ниже был перевод текста на немецкий язык, написанный уже не таким закругленным почерком. Отчего-то Анна подумала, что писал эти слова мужчина. Не исключено, что сам герр Вагнер; если он не врал Князевой, то с Сухоруковой Кристиан был дружен, и, вероятно, всё-таки опечален оказался её смертью, хотя и скрывал то старательно.
«Ну и фарс!..» — подумала, едва не хмыкая вслух, что было бы слишком громко для пустого холла. Повела плечом, словно на него с хлопком, роняющим сердце, упала чья-то невидимая рука.
Желудок Ани сжался под взглядом Виктории Дмитриевны с фотографии, который вдруг стал казаться злым и грустным, подбадривающим и смиренным одновременным. Жуткое зрелище. Она скрестила руки на груди, пряча за рукавами пальто запястья, на которых выступили мурашки неприятные, и снова перечитала текст, будто думала найти в нём грамматическую ошибку.
А потом опять посмотрела на фото Сухоруковой. Приоткрыла рот, но слов никаких вслух не сказала. Едва шевеля губами, девушка проговорила беззвучно:
«Я покажу вам, что вы не ошиблись, сделав меня правой рукой. Вот увидите, покажу… Что достойна. И даже не исключено, что достойна больше вашего»
За спиной раздался стук тонких шпилек, которым сама Анна предпочитала более толстые каблуки. Девушка обернулась через плечо, почти не напугавшись тому, что её застукали у «места памяти», и увидела подходящую к столу Диану — девушку из театральной труппы, мастерство которой Князева не думала оспаривать.
Ларина ловко шла на шпильках, смотря под ноги себе. Вся в чёрном, как показатель траура — каблуки тёмные, платье из хлопка прятало грудь до самых ключиц. В руках у девушки были две гвоздики. Почти искренне, почти трогательно.
Актриса кивнула Анне, едва разомкнув губы, и дрожащей рукой положила цветы к остальным, поддерживая их общее чётное количество.
Князева крепче скрестила руки; мышцы сердца сжались, отчего оно, сердце, меньше стало, размером становясь схожим с горошинкой. И горошинка эта стала по телу кататься, стуча то в висках Ани, то в горле, то с пульсом, сходным дрожью, устремляясь в пятки.
Диана покачала головой, спрятала нижнюю губу, оттопырившуюся от слёз, за ладонью и просипела, спрашивая ни то у себя, ни то у Князевой:
— Что теперь будет?..
— Ничего, — повела плечом Князева. — Всё так же будем делать: пьесы переводить, костюмы шить… Играть.
— Да как? — махнула рукой актриса, в грядущем спектакле играющая главную женскую роль. — Как без Виктории Дмитриевны следить-то за всем?
Анна затихла, давая девушке секунды понять, что умудрилась сморозить. Губы поджались, а голова, будто сама по себе, запрокинулась выше, удерживая на темени невидимую диадему. Собственный указ «держать подбородок параллельно полу» звучал в черепной коробке, отскакивая от внутренних её стенок, и ослушаться девушка не могла.
Князева взглянула на Сухорукову, которая вдруг стала усмехаться ей, вторя:
«Видишь, тебя в расчёт даже не берёт никто! Ты тенью моей была — и будешь…»
— У Виктории Дмитриевны была помощница, Диана, — подсказала девушка ни то Лариной, ни то бывшему режиссёру, смотрящей на Аню с фото. Она сама себе удивилась, когда тон позвучал холодно, погружая пространство в округе в туман:
— Если ты вдруг забыла.
Ларина перестала содрогаться, как по щелчку пальцев, и Анну озарило явно. Да она же прикидывалась!.. Не скорбит ни капли, а всё произошедшее перед «мемориалом» — не больше, чем показуха. Причём такая, какую Диана не удосужилась до конца довести.
Князева задалась вопросом, для кого тогда спектакль был, если актриса бросила откровенно хорошую игру на половине пути, но ответа не нашла.
Под взглядом Лариной — внимательным, удивленным и хитрым разом — у Ани губы сложились в усмешке, суть которой даже Князева понять не смогла.
Временный режиссёр думала уйти в кабинет, что, вероятно, теперь тоже ей принадлежал — как минимум, до вечера четырнадцатого октября. Но Диана за ней кинулась собачкой, когда Анна, в последний раз посмотрев в лицо мёртвой Сухоруковой, развернулась.
Ларина почти ухватилась за её локоть:
— Теперь вы?..
Анна не удосужила её ответом. Только двинулась к лестнице, что была слева от главного входа, к кабинету, оставляя актрису наедине со всеми догадками.
Князева не увидела, как Ларина, тихо ругнувшись себе под нос, поспешила, зацокала тонкими каблуками к раздевалкам, к которым уже должна была подтянуться труппа, играющая в «Возмездии». Ребята, вероятно, очень обрадуются такой новости!..
В спины обоим девушкам смотрела покойная Виктория Дмитриевна.
Новый рабочий день для большинства актёров и работников «Софитов» начался со скандальных по громкости новостей: меньше, чем за две недели до премьеры новой пьесы, на которую генеральный директор возлагал особые надежды, произошла «рокировка» режиссёра. Анна злилась, что тратила драгоценные часы своего рабочего дня на объяснения и успокоения гримёров и костюмеров, звукооператоров и актёров. Она старательно лицо держала, выслушивая восклицания труппы, близкие к паничным; актёры, узнав о смене режиссёра, утверждали, что «не справятся», что «их ждёт провал».
Аня дала им время чуть поистерить, но на второй час разговоров, как считала, ни о чём, терпение Князевой стало иссякать.
С актёрами она говорила примерно так же строго, как в привычке с ними разговаривала сама Сухорукова. Старалась даже чуть жёстче звучать, чтобы никто явно не посчитал её излишне мягкотелой. Недостойной должности главного театрального режиссёра.
Жалкой.
Анна дёрнула щекой и приподняла подбородок в ответ на шум-гам, созданный усилиями перенервничавшей труппы. Сказала на полтона громче привычного, перекрывая говор актёров массовки, паникующих сильнее главных ролей:
— Я понимаю, что смерть Виктории Дмитриевны сродни с ударом под дых. Она наступила крайне неожиданно для всех нас и, вероятно, далеко не в самый… удачный момент, — стелила мягко Князева, старательно заглядывая в глаза многоликой толпе.
По доле секунды, но каждому Анна в лицо смотрела со скорбно-доброй улыбкой, какой старалась расположить.
Вышло неплохо. Диана с сомнением хмурила брови, но молчала. Остальные актёры переглядывались то между собой, то с самой Князевой играли в гляделки. Миша Призовин, которому досталась одна из главных в «Возмездии» ролей, вообще на Анну смотрел с откровенной поддержкой — вроде, Сухорукова парнишу кошмарила ужасно, так что, не удивительно.
Князеву добрый взор не растопил. Она, напротив, лишь твёрже отчеканила, играя на контрасте:
— Но вы, думаю, все взрослые люди. И понимаете прекрасно, что любой человек, в принципе, смертен. И это нормально.
Главный зал, стены которого слышали много оваций, погрузился в тишину. Актёры толпились у ступеней, у сидений, но лишнего звука и движения себе позволить не смогли. Строга была в словах и взглядах девушка, какая меньше часу назад представилась им исполняющей обязанности Сухоруковой, и ощущалась её речь словами классного руководителя, вбивающего в тридцать две головы какие-то простые жизненные истины, против которых не попрёшь.
Но этой строгостью Анна и обратила к себе чужое внимание и какое-то подобие уважения. Конечно, никто не любил излишне требовательных и строгих начальников.