Но бесхребетных людей, занимающих высокие посты этих самых начальников, не любили ещё сильнее.
— Я не буду отрицать, что гибель фрау Сухоруковой выбила у некоторых землю из-под ног, — признала Анна, создавая видимость «демократии», но в следующие секунды подметила сдержанно: — Но и вы, тогда, согласитесь: смерть одного человека, даже такого важного, как Виктория Дмитриевна, не должна быть поводом бросить всё.
— Мы работаем в прошлом ритме? — уточнил Миша, какой в труппе был с момента основания «Софитов» и точно помнил Князеву ещё переводчицей, появляющейся исключительно в звукозаписывающей студии и то, на считанные часы.
— Мы работаем старательнее, чем до того.
В тишине зала кто-то ахнул, как в возмущении, но стих спешно, не высказывая недовольства вслух.
Аня скосила взгляд на Диану. Она смотрела всё так же внимательно. Княжна удержала в мысли своей уголки губ на привычном для них уровне, не позволяя себе ни хмуриться, ни улыбаться.
Какая-то актриса перешагнула с ноги на ногу, стуча каблуками по спинке кресла перед ней. Анна, держа подбородок параллельно полу, потянулась за сценарием.
— Сегодня проводим стандартную репетицию. С завтрашнего дня будем задерживаться на полтора часа, — сказала Князева так, что ни Ларина, ни другой член труппы спорить не стал. — Учтите это при планировании своих дел и встреч.
Девушка пролистала страницы в оценивании, проверке количества сценок, какие бы пришлось играть, не прерываясь на антракт. Двадцать три листа были напечатаны не больно крупным шрифтом; на самом последнем листе, где кончался первый акт, внизу рукой уже покойной Сухоруковой выведена была одна фраза.
«Конец пьесы»
— «Возмездие» — постановка небольшая.
Труппа о чём-то зашепталась, и Князева не стала их затыкать. Только пролистала снова сценарий, проверяя, всё ли верно поняла, не упустила ли среди строк реплик начала второго акта. Нет, верно; перерыва на антракт не планировалось.
Она подумала недолго, взвешивая какие-то мысли в своей голове:
— На прошлой репетиции вы, вроде как, играли, уже зная текст первого действия, — проговорила девушка. Не найдя ответа, Анна подняла голову на Ларину и Призовина; первая как-то медленно кивнула, а Миша, словно обрадовавшись немому вопросу Князевой, произнес:
— Да.
— Второе действие очень короткое, на пять минут максимум, — словно с собой разговаривая, вдумчиво произнесла девушка. Полистала страницы, смотря на главные действующие лица той части пьесы, чуть постучала в задумчивости по губам. — Диана, Аля, Тоня. Выучили текст?
Актрисы переглянулись между собой, пока Ларина с непонятной Анне эмоцией передёрнула плечом.
— Пока нет. Сухорукова не говорила об этом на последней репетиции…
— Вы сами не догадались, что надо учить слова? Или планировали выходить и играть вместе со сценарием? — усмехнулась Князева в остроте, от которой Алевтина Маркова, сидящая в мягком кресле, вся подобралась и будто скукожилась.
Губы, накрашенные благородно красным — цвет красивый, Княжне самой такая помада нравилась — стали вдруг очень ярко контрастировать с побелевшим лицом актрисы.
Анна собрала листы свои и устремилась к десятому ряду, с которого сцена виделась идеально, проговорила жёстко:
— На следующую репетицию первое и второе действие должны отскакивать от зубов. Третье тоже выучить уже не помешает.
Ларина скривила губы, и под взором Миши, который одними губами говорил ей сделать лицо попроще, словно в отместку, сильнее нахмурила лоб. Оглянулась на труппу, которая, поняв явный намёк Князевой на начало репетиции, подтянулась к сцене, и вдруг почувствовала себя так, что разорваться была готова от злобы.
Что она, зря, что ли, вечно с матерью ходила к Сухоруковой, подарки делая?.. Теперь всё решать другая будет — девчонка, которой плевать на бабки, украшения и заграничные шмотки, от каких Виктория Дмитриевна не отказывалась никогда?
Ларина не раз видела мужика, который Анну на премьерах сопровождал, тачку его видела. Он — бандит, она — его пассия, которая не надоедает долгое время, которую криминальный элемент холит и лелеет. Ухажёр её в достатке содержит, руки по локоть в крови марая, но сам не позволяет мадмуазель своей узнать горечи.
Не будь Князева новым театральным режиссёром, отныне решающим чуть ли не все вопросы творческой деятельности «Софитов», то Диана бы даже за неё порадовалась. По-чёрному.
Но, вот ведь… Анну Князеву не купить подачками, на которые была падка Виктория Дмитриевна, не проложить дорогу на сцену заграничными духами, хорошим алкоголем и банальными взятками. У неё всё есть, чего она захочет только, за что благодарить надо того светло-русого мужика.
Оттого Анна Игоревна — «чёрт возьми, не слишком ли статусно для бандитской подстилки?!» — вдоволь наиграется властью, попавшей в её руки.
И, наверно, правильно сделает.
Диана на часы на запястье Миши посмотрела, хватаясь за любую попытку перевести дух. Чуть не вздрогнула; до половины одиннадцатого — привычного времени начала репетиции — было ещё пятнадцать минут.
— Анна Игоревна! — кинула Ларина и только через секунды какие-то заметила, как исказились губы в злобе собственных мыслей. Князева даже ухом не повела, не отворачиваясь от сцены: — До репетиции ещё время есть!
Девушка почти сказала актрисе, что «раньше начнут — раньше закончат», но потянулась в сумку за карандашами, какими обычно делала пометки на страницах, и не нашла коробки в карманах.
Князева поднялась на ноги:
— Идите, переоденьтесь. Скоро начнём.
И сама направилась вверх по лестнице, гремя ключами от бывшего кабинета Сухоруковой. Аля и Тоня, какие в глаза не видели слов второго действия, быстрее всей остальной труппы кинулись в раздевалку, к сумкам своим, в которых лежали сценарии. Анна не обернулась на актёров, когда скрылась за дверьми, ведущими к главному холлу, и не увидела, как от всей труппы отделилась Ларина.
Призовин задержался ненадолго, постояв между двух огней, — в обоих смыслах — и направился, по итогу, за Дианой, ругаясь под нос на истеричку.
На улице было уже холодно для одного хлопкового платья, но Ларина вышла к главным дверям «Софитов», не боясь замерзнуть. Из сумки, болтающейся на плече и бьющей по бедру при ходьбе, актриса вытащила пачку тонких сигарет, какие стала курить с прошлой недели.
Под рёбрами всё хрустело, ломаясь, прямо в такт щёлчку колесику зажигалки. Табак на кончике затлел, только когда двери открылись, выпуская из театра Мишу, который так, кажется, и матерился всё время, что шёл до главного входа в театр.
Призовину в лицо ударил сырой октябрьский ветер, затыкающий, тушащий злобу на Ларину, устроившую спектакль раньше времени, когда он увидел курящую Диану. Красивая не смутилась даже, выпустила против ветра клуб дыма, что сразу впечатался запахом в волосы, в ткань платья.
— И чего это было такое?
— Ничего, — соврала Диана, но сразу же, не сдержав сарказма, каким так и сочилось каждое слово, кинула: — Ты лучше у Князевой спроси это. Её ответ более интересным, думаю, будет.
— Заболеешь, — подметил Миша. Ларина только сильнее загорелась, подумав, что огонь под рёбрами, нервные клетки простреливающий, точно не даст замёрзнуть, и огрызнулась:
— И пусть! Пусть побегает, замену мне поищет за неделю до премьеры, за которую Вагнер так трясётся. Сразу понты свои спрячет.
Призовин закутался в пуловер, какой явно бы не спас от холода, пробирающего под одежду. Диана сделала новую затяжку. Она махнула рукой, отчего пепел почти под туфли ей попал, и заговорила дальше, уже не с актёром беседуя, а с самой собой:
— Тоже мне, подумаешь, авторитет!.. — фыркнула Ларина, рассматривая подъезжающую к «Софитам» машину. Парковаться перед театром было запрещено самим Кристианом Вагнером, но водителя чёрного авто это вряд ли волновало. — Молоко на губах ещё не обсохло, а она раскомандовалась… Да если бы Виктория Дмитриевна не окочурилась, то сидела бы и дальше в тряпочку помалкивала! А тут, посмотрите только, голосок прорезался.