— Хорош верещать, а.
Ларина обернулась так резко, что волосы прошлись по лицу Призовина, пощечиной оглаживая щёки. Глаза чёрные-чёрные, что редко у кого встретишь, горели злобой, какой тлел кончик сигареты.
— Ты чего сказал? — встала она на чуть ли не дыбы, готовая даже в рукопашную схватиться. Хотя Миша и намного сильнее был, и весовые категории у них отличались кардинально, Диана чувствовала, что недовольство могло дать ей множество преимуществ.
— Что слышала, — ответил ей Призовин со странной смесью холода и жара одновременно. Он будто лицо старался держать, чтобы из рук Лариной сигарету не вырвать, за лицо её красивое, какое, будучи пьяным, целовал несколько раз, не схватиться, и проговорил, не оборачиваясь на резкий скрип шин остановившегося чёрного «гелика»:
— Ты чего хотела? Чтобы у нас не режиссёр был, а тряпка половая, о которую ноги могли вытирать? Правильно она сделала всё, что сразу всем — и в первую очередь тебе — показала, как с ней обращаться надо.
— А чего это «мне в первую очередь»? — проскрежетала зубами Диана и прямо перед каменным лицом Миши затянулась. Так близко была, что могла сигарету о щёку Призовина потушить; и грим бы на постановку не пришлось бы ему делать.
— Да привыкла ты, что Сухорукова дышала к тебе не ровно за все твои подарочки, что проталкивала на главные роли. А теперь бесишься. Потому что знаешь, что Князева ни на ювелирию не поведётся, ни на конвертики с бабками. Всё! — он хлопнул в ладоши перед её лицом, подобно фокуснику, который ловкостью рук спрятал куда-то в пустоту колоду игральных карт. — Кончилась лафа твоя, Ларина!..
— Нихрена подобного, — прошипела ему в лицо чёрноглазая. — Она у меня ещё попляшет.
— Лучше бы ты за собой следила, — парировал Призовин. — Раз ты у нас «лучшая актриса», то докажи это — не мне, не самой себе, а новому нашему режиссёру, — а потом усмехнулся так, словно был праведником, видящим насквозь людские пороки:
— Кто знает, вдруг приглянёшься ей не мамкиными подачками, а игрой? Того гляди, и бабки не придётся больше тратить на подношения.
Ларина взорваться могла. И взорвалась бы, вероятно, если бы не затянулась, глуша злобу на Мишу, что уже оказалась сильнее злобы на Князеву.
Она никому не позволяла тыкать себе в лицо состоятельностью матери, которая, желая дочери прекрасной актёрской карьеры, на многое могла пойти. Никому не позволяла!.. Особенно её несостоявшемуся любовнику, с которым сдуру переспала после фантастической апрельской премьеры «Рассвета», и теперь отвязаться никак не могла от Призовина.
Ларина кинула ему ядовитое от никотина и отвратительных воспоминаний:
— Да скорее Земля схлопнется, чем я этой суке хоть слово доброе скажу.
— Докуривай, — кинул ей Призовин. Диана выразительно ему прямо в лицо выдохнула, заметив вдруг, что он колкость её мимо ушей почти пропустил, когда Миша внимательно посмотрел куда-то в горизонт. — И пошли. Тебе ещё переодеться надо.
— Отвали, Призовин.
Она услышала, как сбоку Миша тяжело выдохнул, но не позволила себе усмехнуться. Хотя и хотелось; места стало мало в рёбрах от осознания, что на самую её неказистую реплику актёр ответа не нашёл. Диана стряхнула пепел на ступени, попав прямо в лужу, оставшуюся от вчерашнего дождя, и почти до фильтра докурила.
Призовин никуда не уходил. Перед ними выросли фигуры, на каких ни Ларина, ни Миша внимания не обращали, слишком увлечённые своей перепалкой.
— Уважаемые!..
Диана вздрогнула, не пытаясь списать внезапно выступившие на коже мурашки на холод, какой ощутила только сейчас. Она вскинула голову — очередная затяжка сильно-сильно ментолом загорчила кончик языка — и посмотрела в лицо говорящему; им оказался долговязый мужик с неухоженной торчащей бородой.
Если бы не смуглая кожа, характерная «чуркам», и растительность на лице, Ларина бы сравнила дядьку с Дуремаром из «Буратино».
Выходец с Ближней Азии стоял за спиной низкого, толстого, лысого русского авторитета, которого Миша видел иногда возле кабинета Вагнера. Незнакомец посмотрел на актрису приторным взглядом: почти вежливый, почти угодный, но Диана разглядела за этой напускной доброжелательностью нехороший, почти больной блеск.
Так блестела пролитая кровь.
Ларина снова вздрогнула. В этот раз — от прикосновения Миши, который её за свободное запястье за себя дёрнул, пряча Диану с сигаретой за спиной.
— В чём дело? — спросил Призовин голосом, какой актрисе показался чужим, незнакомым. Нехорошо сжалась трахея, не пуская к лёгким ни дыму табачного, ни вздоха свежего воздуха, когда она отвернулась в сторону от мужиков к тачке, на которой они приехали.
Она быстро поняла: бандиты. «Решать» сейчас кого-то будут.
«Дуремар», приехавший в Москву откуда-то из Киргизии, зажевал обрюзгшие губы и спросил у Миши, не пытаясь более вежливым казаться:
— Нам бы с мадам одной встретиться… Князева Анна. Знаете такую?
В голове у Дианы что-то щёлкнуло, отчего губы сразу изогнулись в недоброй усмешке, и она обернулась к бандюганам раньше, чем Призовин успел им соврать.
— Ой, — Ларина заговорила мягко-мягко, будто роль доверчивой школьницы играла, и хлопнула в очаровании глазами: — Знаем-знаем!
Миша обернулся на неё, сумев удержать перед бандитами лицо относительно спокойное, но на Диану взглянул так, что она на миг испугалась. Но секунда прошла, и Ларина, поймав недобрый взгляд, по всей видимости, босса этой шайки-лейки, улыбнулась говорящему.
— Не подскажете, милейшая, она сейчас свободна?
— У Анны Игоревны отныне дел невпроворот! — задорно рассмеялась Диана, отдавая полностью мысли свои в руки недобро хихикающих демонят, и махнула рукой. — Она ведь теперь такой пост занимает!..
«Ну и стерва ты, Ларина!..»
— Какой? — жадно спросил мужик.
— Она же стала новым театральным режиссёром! Столько всего на плечи ей упало теперь, бедняга… Не ясно, когда теперь ей жить успевать!
Рука Миши, сжимающая до сих пор её запястье, сжалась сильнее, приказывая замолчать. Диана успела ладонь вырвать до того момента, когда пальцы Призовина сошлись вокруг руки Лариной кольцом наручников, и выкинула со ступеней сигарету. Двумя руками поправила платье, чего делать не стоило перед мужиками без принципов, зато с «Кольтами» под рубашками.
«Дуремар» в напускной горечи поцокал часто-часто языком, но быстро о печали своей забыл, когда Ларину пронзил суровым взглядом, никак не располагающим к вранью:
— Мы где её можем найти?
— Не можете, — вдруг подал голос Миша.
Он завел руки на спину, вскинул подбородок, жестами пытаясь непоколебимость свою продемонстрировать, и отчеканил раньше, чем ему голову пулей продырявили:
— У нас репетиция уже началась. А потом Анна Игоревна уезжает. Сразу же.
«Ах ты сука, Призовин!..»
— Но, возможно, она зайдёт в свой кабинет за сумкой! — не желая уступать актёру, протараторила в очаровании Ларина. Она обняла себя за плечи, что стали замерзать ни то от октябрьской сырости, ни то от выразительного взора Миши; на спине от странного азарта и предвкушения выступила жаркая испарина.
Русский, молчащий всё время, наконец подал голос, что звучал прокурено:
— Где кабинет?
— На третьем этаже, вторая дверь от пролёта. Через левую лестницу поднимайтесь! — выпалила девушка раньше, чем Миша сказал бандитам другую дорогу, по которой можно было бы дойти до поста охраны.
Призовин обернулся на актрису ровно в тот момент, когда бандиты, не благодаря даже за интересную информацию, зашли в «Софиты».
Диана с секунду постояла, не двигаясь, а потом лёгкие разорвались от желания расхохотаться в мерзости. Миша скривился весь; он взял её за обе руки крепко, как не держал ни на одной репетиции, ни на одной премьере, и чуть ли не пригвоздил к стене.
В глазах Призовина горело злобой пламя, Лариной хорошо знакомое, а в зрачках, напротив, простирался космический холод: