— Ты чего сделала, дура? — прошипел ей актёр в манере гадюки, наворачивающей круги вокруг мыши, какую собиралась проглотить заживо.
Диана дёрнула ладонями, чувствуя сильное трение в запястьях, но не пискнула даже. Она поджала губы; злорадство, нездоровое веселье на пару с оскорблением, какое не так сильно задевало за живое, как предыдущие слова Миши, дало ей сил вырваться. И сразу актриса усмехнулась в странной смеси равнодушия и грубости:
— Ничего страшного. За Князеву всё равно есть, кому заступаться. Так что, не пропадёт.
Осознание пришло к Призовину вместе с очередным порывом ветра, какой холодом своим мог кожу покрыть ледяной коркой. Миша взглянул на Ларину внимательно, словно думал взором расколоть эту её мерзкую натуру, за которой Диана прятала настоящую себя.
Но у него не вышло. Только с губ сорвалось фатальное:
— Я тебя не узнаю, Ларина.
Девушка изогнула губы в никотиновой усмешке. Опять. Миша не держал её, но Диана всё-равно руками в грудь ему упёрлась, отталкивая Мишу в сторону от колонн, возле которых курила:
— Иди-иди, Призовин! — воскликнула ему актриса. — Чего прохлаждаешься? Кто знает, вдруг твоей Князевой тапки надо подать? А-то как же она без своего пёсика-то справится?!
Комментарий к 1993. Глава 5. ❗Не забывайте писать комментарии. За это денег не берут, а для автора ваш отзыв – лучшая награда 💓
====== 1993. Глава 6. ======
Карандаши не нашлись даже через несколько долгих минут поиска. Анна проверила заново всю сумку, даже в узкие карманы пальто забралась, перерыла ящики рабочего стола, в которых то и дело натыкалась на вещи Виктории Дмитриевны. Мелочёвку по типу крабиков для волос, перчаток и многочисленных ежедневников, вероятно, надо будет передать дочери Сухоруковой, у которой ближайшие сорок дней сердце будет разрываться от скорби — искренней, а не такой, какую ей пыталась продемонстрировать сегодняшним утром Диана Ларина.
Когда Князева перерыла всю подставку под канцелярские принадлежности, стоящую в левом углу стола, и не нашла в ней даже простого карандаша, то решила использовать чёрную ручку. Можно подумать, что такая большая разница!..
В конце концов, карандашами работала Сухорукова. Она, в таком случае, пометки будет делать ручкой.
Девушка взглянула на часы, какие висели над диваном её кабинета с одним узким прямоугольным окном. Стрелки, образовав почти идеальный развёрнутый угол, показывали десять двадцать две.
Анна позволила себе лишь на секунду задержаться в кресле, в каком сидела Сухорукова, и быстро собралась, поднимаясь на ноги.
Режиссёру, даже временному, не пристало приходить на репетиции позже всей остальной труппы.
Девушка поправила рубашку с красивым ажурным воротником и подошла к двери.
Стоило толкнуть дверь от себя, так с той стороны порога кто-то охнул. У Анны рухнуло сердце в мысли, что она задела случайно кого-то, попав по колену, плечу или, того лучше, голове. Выглянула из-за косяка, приготовившись сыпать извинениями.
Но Князева взглядом столкнулась с толстой, бритой наголо головой.
Тогда просьбы простить её застряли в горле комом, а сердце рухнуло во второй раз, чуть ли не разрываясь в падении.
Бек стоял перед дверью кабинета со всё той же старой свитой. Но усмехались они теперь куда враждебней и Анну оглядывали в разы бесстыднее. Вслед их взорам кожа становилась мёрзлой, как у хладнокровного животного в преддверии анабиоза.
Князева, хоть и была на «своей» территории, стала чувствовать себя кошкой, нарвавшейся на стаю бешеных собак.
Главный наркодилер дёрнул уголком удивительно толстых губ:
— Ну, привет, фрау Князева.
Вежливое обращение, каким пользовались в Германии, он выплюнул, почти смеясь. Жук, покачивающийся за спиной Бека косой тенью, изогнул губы в нехорошей усмешке и опять спустился взглядом по телу Ани.
На этот раз задержал взор на подоле юбки, какой, чтоб до колен достать, нужно было ещё сантиметров десять-пятнадцать.
Это стало для Князевой пощечиной. Она убрала ладонь с ручки двери, распрямила плечи и подбородок приподняла, становясь выше Бека — к её сожалению, только физически.
— Ну, чего замерла, сладкая? — спросил Жук, какого Диана за глаза называла Дуремаром. — Так и будем на пороге разговаривать?
Она почти ответила, но потом воспоминание, одно среди миллиона других мыслей, безостановочно кружащихся в голове, будто током ударило.
Анна ведь в кабинете Вагнера при бандитах на русском и слова не сказала…
«Может, на немецком что проговорить?» — спросила у себя девушка. Почти рот раскрыла, произнося хорошо изученные конструкции, но вдогонку первой мысли её молнией, ударом грозы накрыла вторая дума. Куда менее радостная, чем первая.
Бек назвал её по фамилии. Значит, знал и имя, и явно понимал, что девушка, зовущаяся «Анной Князевой» не могла по-русски не говорить совсем.
А они, видимо, и не хотели с ней разговаривать.
Хотели, чтобы слушала.
Девушка поджала губы; притворяться стало бесполезным. Отвратительно ощущалась собственная беспомощность, неосведомленность о внезапных «посетителях», но Князева поделать ничего не могла.
По крайне мере — прямо в тот момент.
Она отошла в сторону от двери, шире ту раскрывая. Бек, хоть и понял всё, уставился на неё выжидающе.
«Дьявол»
— Проходите, — выдавила из себя Анна под хвалящий смех Жука.
Тогда-то бандиты и отмерли; перешли порог кабинета, переговариваясь ни то между собой, ни то с Князевой, что на их колкости старалась внимания не обращать.
Она прикрыла дверь за бандитами, оглянулась на кабинет, в котором сразу стало тесно. Сердце каждым сокращением меняло положение — то в груди стучало, отбивая почти что танцевальный ритм по рёбрам, то к горлу поднималось, то летело в пятки, осколками планируя рассыпаться в каблуки.
Бек сел на стул, на котором ещё неделю назад сидела сама Анна, записывающая указы Сухоруковой. Бандюган с неизвестной ей кличкой развалился на диване, а Жук встал за креслом, куда, по тонкому намёку дилеров, должна была сесть сама Князева.
Она дала себе лишь секунду на то, чтобы собраться, сжать кулаки до следов полулунок на ладонях. Потом прошлась к оставленному для неё месту.
— Значит, по-русски ты всё-таки шпрехаешь, — вынес вердикт Бек.
Анна кивнула безлико, подумав в отстранении, что наркобарон даже не догадывался, что «говорить» по-немецки и будет «sprechen».
Девушка опустилась в кресло. Жук стоял за ней тенью и, вероятно, мог выстрелить в любого, кто рискнёт прервать их «диалог». Анна оттого вдруг совсем не вовремя себя почувствовала важным звеном в криминальной системе Москвы. Примерно таким же, каким был её двоюродный брат.
Только вот она слабо верила, что Саша в такую засаду хоть раз попадал, позволял недругам своим стоять за спиной.
Она напускно-властным жестом, каким думала огорошить, с толку сбить, положила локти на подлокотники, пальцы при этом сложив в «купол», и посмотрела на Бека. Рёбра становились у́же чуть ли не с каждой секундой немого диалога, отчего и трахея сжималась в узкую трубку, не способную воздух до лёгких доносить.
Князева наклонила голову к наркодилеру, подставляя заднюю часть шеи, где позвонки просматривались, под дуло пистолета. Жук мог прощупать кости её позвонков мушкой, но Бек знака не давал.
Потому бандиты и стояли, молча, капая на мозги своей тишиной.
И девушка приняла правила этой игры, закрыв глаза на то, что нервы натянулись до состояния струн, на каких можно было бы сыграть композиции Барцевича. Молчать, вероятно, всё равно было проще, чем каждое слово своё продумывать, как перед шагом на минном поле.
Анна поклясться могла, что прошла целая зима, пока она с Беком играла в гляделки. Минутная стрелка, вопреки ощущениям, сместилась лишь на одно деление. Лысый усмехнулся, но уже не так довольно, как усмехался на пороге, и сказал, наконец, проигрывая в этой незначительной игре:
— Здорово же ты, Анька, устроилась!..