Девушка чуть раскачалась на стуле, спустила одну ногу, проверяя сухость ламината. Но удержаться не смогла, принялась туда-сюда наклоняться, чувствуя себя сродни психу, умотанному в смирительную рубашку.
Ступни похолодели мертвенно, будто Анна их в прорубь макнула.
Бек многое поставил на кон. И точно не смирится с итогом, какой ему будет неугоден.
«Они ещё придут» — поняла вдруг Аня. На животе будто сделали разрез Харакири, вытаскивая наружу кишки, а за ними и другие жизненно важные органы. Стало пусто и до ужаса холодно внутри, отчего картина перед глазами качнулась, а потом раздвоилась и поплыла, сменяя оледенение конечностей на жар лица, крови, сочившейся чуть ли не с нёба.
«Они придут, и я никак не смогу им противостоять. Никак!..»
Девушка поднялась на ноги, чувствуя, что не сама повернулась вбок. На её запястьях и лодыжках словно затянулись ниточки опытного кукловода, какой, хихикая в мерзости, Анну толкнул к двери кабинета криминального авторитета, с которым Князева жила под одной крышей и спала в одной кровати уже как третий год.
Князева зашла в кабинет Пчёлкина.
Относительно небольшое квадратное пространство не запиралось на замок — ведь Пчёла знал, что Ань в «обитель зла» бы не полезла. А теперь она сама почти что добровольно зашла внутрь, оглядываясь так, точно впервые очутилась.
Окна выходили, как и в столовой, на центр Москвы. Если прищуриться, можно увидеть вдалеке, точно призраком, обгоревший от недавнего штурма Дом Советов. Анна взором не задержалась на сереющей в октябрьских дождях столице, обошла стол из тёмного дерева, полостями обитый темно-зелёным бархатом.
За хорошим кожаным креслом в стене прятался сейф, код от которого Князева знала. Простенькая комбинация из чётырех цифр, в какую Пчёла не вкладывал никакого глубокого смысла.
У Анны смешок вырвался в осознании, что она действительно собралась сейф Витин обшарить в поисках пистолета, каким пользоваться не могла ни по закону, ни на деле. Ладонь, хоть и дрогнула так, словно её сломать кто пытался, к ручке всё-равно потянулась.
Князева сама не понимала, что и зачем делала.
Пальцы не сами, всё так же перемещались под силой, Ане непонятной. Кукловод продолжал хохотать, протягивая руку девушки к клавишам с цифрами.
Она почти одёрнула себя, почти схватила саму себя за запястье в попытке откинуть руку прочь от близости совершаемой ошибки. Но чувства, к стыду самой Князевой, оказались сильнее. В десятки, сотни раз мощнее доводов логики, что с каждой секундой размышления звучала всё тише и тише.
«Эта… встреча показала всё ясно. Загнать меня в угол в театре нет проблем. И в углу этом у меня нет никакой защиты. Пчёле по пробкам до «Софитов» добираться минут тридцать, Вагнер, по слухам, в театре только в день премьер появляется, да и какое ему до меня дело?.»
Пальцы пробежались над кнопками. Три-два, восемь-восемь.
«Я могу полагаться только на саму себя»
Натянутые нервы сыграли злую шутку. У Анны сердце замерло, чуть ли не инеем покрываясь, когда она дверцу сейфа на себя потянула. Почудилось, что из глубины металлической коробкой, спрятанной в стене, на Князеву дыхнуло холодом.
Она перестала дышать. На неё смотрели пачки крупных купюр, — как российских, так и иностранных валют — собранные резинками в аккуратные высокие стопки. Между тремя пачками, состоящих сплошняком из банкнот с лицами Бенджамина Франклина, лежал какой-то мешочек из плотной ткани бархата.
Анна, как во сне, в анабиозе, наклонилась глубже, ища пистолет.
Поиски были недолгими. Только Князева, оглянувшись на прикрытую дверь, одеревеневшей ладонью наклонила стопку с грязными деньгами, так увидела у задней стенки так называемый «ТТ-шник».
Что-то дрогнуло внутри, крутя в больном удушении гортань. Аня сглотнула слюну, отдающую сильно кровавым привкусом, и посмотрела на пистолет, в тьме сейфа казавшийся ещё более опасным, чем был на самом деле.
Страх в схватке с желанием, что в ярости рвало Князевой глотку, что напоминало о словах, обещаниях Бека криком рупора в ушах, оказался сильнее. Сильнее какого-то темного соблазна, от которого Анна ещё неделю назад избавилась всеми правдами-неправдами.
Но это было бы неделю назад.
Она почти вытерла руки о ткань домашних клетчатых брюк, но в последний миг себя одёрнула — отпечатки пальцев с голых ладоней ей всё равно не стереть. А потом на выдохе потянулась к Тульскому-Токареву, будто боялась передумать, и сжала рукоять.
Потянула на себя пистолет.
Холодный от стен железного сейфа, тяжелый, намного тяжелее, чем казался на первый взгляд, почти килограмм чистого веса, огнестрел Анне не понравился. Он чувствовался каким-то чужим, сторонним — таким, что Князевой принадлежать не должно было.
Тремор пошёл по рукам; Пчёла, вероятно, ни холода рукояти, ни тяжести ствола не замечал уже давно, привычно носил за поясницей примерно такую же модель оружия, готовый в любой момент с предохранителя дёрнуть пистолет и выстрелить.
Девушка провела пальцами левой руки по декоративной резьбе рукоятки — чуть ли не единственная деталь оружия, какая точностью работы привлекала чем-то запретно-красивым и Анне явно чужим.
В отстранении, как в угаре от токсичного дыма, в голове представила себя, держащую ТТ напротив лица Бека.
Картинка воедино не собралась. Будто Князева представляла вещь безумную, о какой могла додуматься только с хмельной головой.
Она не знала даже, как удержать на ровной руке эту махину, какая тяжестью сразу бы забила мышцы руки. Не знала, как проверить наличие патронов в магазине. Что уж было говорить про тонкости спуска предохранителя, перезарядки и самого решения выстрелить, всё-таки, в живого человека?..
Захотелось разрыдаться.
«Не человек это», — рыкнула сквозь плотно сжатые зубы Князева и, убрав палец со спускового крючка, посмотрела на пистолет с другой стороны. С видом весьма посредственного эксперта, знающего только, где дуло, а где ручка расположена, она как в тумане провела самым кончиком пальца по металлу, по детали, названия которой не знала.
«Не человек, а паскуда. Убийца, для которого ничего святого нет. Таких резать надо, но не добивать, оставлять на смертном одре кровью захлёбываться за всё, что сотворили…»
Анна попыталась осмотреть рукоятку. Вроде как Витя, когда пистолет разбирал, в гостиной сидел, держа на своих ногах колени Князевой, с… той части доставал пули. Девушка смотрела за чисткой оружия, но не особо отмечала тонкости, не запоминала, где какой зазор выступал в роли крючка, открывающего ударно-спусковый механизм.
Теперь жалела. Мало того, что дурой себя ощущала, так и отпечатки оставила на оружии, в котором не смыслила ничего.
Щёки вспыхнули ни то от признания собственной глупости, ни то от злости, что прекрасно справлялась с ролью быстрого горючего — легко вспыхивала, моментально испарялась, оставляя после себя лишь языки тухнущего пламени.
Князевой будто в слесарные тиски сердце засунули, разрывая мышцы, вены и капилляры, когда пульс подскочил, наверно, до полутора сотен ударов.
А потом пульс за миг вообще пропал. Анна почувствовала, как замерла статуей, как нервы взорвались гнойными нарывами, когда на её руку, сжимая сильно, не давая больше ни действия, упала крепкая ладонь.
Она бы закричала в слепом страхе, что люди Бека квартиру вскрыли, что с ней кончать приехали, если бы перед помутневшими глазами не мелькнул чёрный камень в объятьях витков золотого перстня.
«Витя…»
Тогда кричать захотелось ещё сильнее.
====== 1993. Глава 7. ======
Комментарий к 1993. Глава 7. 🌪️🌪️🌪️
Пчёла молчал. Капельки от октябрьской мороси, намочившие шею и ворот рубашки, казалось, могли превратиться в льдинки, и без боли, без крови с кожи их было не убрать.
Анна, к груди его прижатая, вздрогнула, как глаза прикрыла, но не спешила себя оправдывать. Она только стояла, пойманная за руку, но не старалась даже дёрнуться, двинуться, глаза раскрыть. Словно оказалась вором, уставшим от розысков, побегов, самовольно оставшимся на месте преступления до прибытия констеблей.