«Так и зачем мне ей врать?»
— Послушай меня, Анют, — проговорил он серьезно, что самого себя удивить смог. — Только внимательно. Не перебивай, ладно?
Девушка посмотрела уж очень прямо. Ненадолго мысли из Витиной головы пропали, но, вернувшись, выстроились в ровный ряд. Пчёлу это обрадовало; не пришлось бы тратить время, драгоценные секунды, на попытку всё воедино собрать:
— Если правду хочешь знать, — и пальцем ткнул ей во впадинку между ключиц, где обычно болтались серебряные Анины подвески. — То скоро поставки через Таджикистан возобновятся.
Анна почти спросила: «Как так?». Как же угрозы Бека? Не попадает ли она вместе с родными Фархада и всей бригадой своей под пресс московского наркодилера, раз Саша «против» решил идти? Но вспомнила о просьбе молчать и послушно прикусила язык — как Витя и просил.
Она губы поджала так, что кожаная плёнка на них опасно натянулась, грозясь порваться и нарушить идеальность завтрашнего макияжа.
— Бек и правда человек в криминальных структурах далеко не последний. Но и мы, Анют, уже давно не сопляки, которые зелень стряхивали с точек на Рижском рынке.
Сказал с какой-то гордостью и ностальгией одновременно. Аня эмоции его понимала и разделяла — вероятно, все до последней. С толикой едва заметной тоски перевела дыхание, головой прижалась к плечу Вити, посмотрела на мужчину снизу.
А Пчёлкин, взяв ладонь её в свою, помассировал пальцы; рука Ани в его руке скользила от крема. Чуть приукрасил правду, словами двоюродного брата Князевой обелил:
— Белый не рассматривал других вариантов, кроме как с наркошами разобраться. Они ему друга убили, Аньк, сама, наверно, понимаешь, это более, чем весомо. Да и я… — замялся меньше, чем на миг, на самую маленькую долю секунды, что только была известна, и выдал:
— …мирно вопрос решать не хотел.
Князева ещё сильнее губы поджала. Частички пазла сменили края, сходясь воедино, в картину, о которой догадывалась, и на одно сердечное сокращение Аня лишилась дыхания.
Она голову приподняла, взглянула на мужчину из-под ресниц прямых, и отчего-то почувствовала себя такой хрупкой рядом с ним…
Хотя понимала, что должна была оставаться сильной; только такой и могла быть возлюбленная криминального авторитета.
— Ты из-за меня?..
— Да.
Аня аж удивилась, как быстро и уверенно Витя ответил. Будто она спросила у него о вещи, которая была известна и ясна людям, жившим ещё задолго до них с Пчёлой – эдакое незыблемое правило, аксиома.
— Уверен?
Пчёла на неё посмотрел так, что Анна осознала — задела. Конечно, не со злобы, не специально, напротив, лишь уточнить хотела. Но вопросом своим Князева будто пощечиной звонкой, оглушающей на оба уха сразу, наградила.
Когда ладонь поверх руки Аниной положил, когда сразу же потом за подбородок девушки взялся, к себе разворачивая, показалось, что в местах, где их тела друг друга касались, особенно сильно бил по венам пульс.
— Ты думала, что я стерплю «установку» от паскуды этой?
Голос — ночной песок, горсткой зачерпнутый с пустыни Намиб. Холодно и сухо звучал тон Вити. Анна вздрогнула на рефлекторном уровне, хотя и знала, бояться ей нечего.
Пчёлкин на Аню бы не взъелся — ни за случайно смороженную, не свойственную Князевой, глупость, ни за серьёзный прокол, каких девушка и не совершала особо. Оттого она взгляда не отвела.
Напротив, внимательнее в лицо Витино заглянула, ощущая себя той самой княжной, как её Пчёла называл, за спокойствие которой головой отвечал верный рыцарь.
Витя дёрнул уголком губ, едва сдерживаясь, чтоб за крест, висящий на груди, не взяться в клятве, и проговорил:
— Я, Ань, ещё тогда, когда ты рассказала мне всё, думал их голыми руками убивать. Трясло… — качнул головой. — Пиздец, вспоминать не хочется даже. Правда, уж думал в тот же день бригаду созывать, чтоб сук на их же территории перестрелять.
Она слушала его внимательно; под сердцем что-то скрежетало, как лезвием катаны. Примерно такое же бывало, когда Анна, заходя в гости к Ольге, которая на тот момент ещё в положении была, сталкивалась в дверях квартиры на Котельнической с Сашей, по телефону решающего какие-то «проблемы» в Америке. Летом девяносто третьего Князева даже дышать боялась, слыша, как расхаживал за стенкой двоюродный брат и что-то очень громко и недовольно предъявлял безликому «Кешке».
В тот миг, когда перед Аней Пчёлкин душу открывал, страха не было. Заместо него — интерес. Желание всё запомнить, всё понять, впитать в себя чувства, мысли, мотивы его. Впитать, подобно губке.
Девушка руку, что за подбородок держала, обняла пальцами у запястья Витиного, к ладони его осторожно притёрлась.
Пчёлкин ладонь расслабил, пальцы прикладывая к лицу девушки, чтоб ни одного миллиметра между рукой своей и щекой Аниной не оставить. Жестом этим, лаской Анна пыл его поубавила. Прямо, будто, газ на конфорке плиты ослабила.
— Но ты не поехал.
Он кивнул.
— Остановили. Надо было подумать, что и как. Кого и когда.
Снова на секунды какие-то отвёл взгляд, разглядывая не глаза Анины, что тогда напоминали стекло, а родинку, какую раньше отчего-то не приметил, почти у самого ушка Князевой. Погладил ей лицо — любовно, трепетно, не желая даже представлять, как хоть кто-то пальцы в щёки вдавил в попытке припугнуть.
Он бы суку, девушку его тронувшую, в дуршлаг бы превратил. Без вопросов.
— Мы недолго рассуждали с Саней. Фил с Косом затею нашу поддержали. Мы выбор в сторону Джураева сделали; хотя и его уже не было, родные Фары согласились на время на дно залечь, чтоб вернуться на опустевший рынок сбыта.
Она почти спросила, почему «рынок» должен был опустеть, но поняла всё ровно в тот момент, когда раскрыла рот. Сердце рухнуло, но сразу же вернулось в район грудной клетки, пусть и с тупой иглой, засевшей ровно в центральной аорте.
Во взгляде её было внимание в смеси со спокойствием, покладистостью, и это мужчине душу взорвало. Точно коктейлем Молотова. На тысячи осколков, какие воедино не собрать, какие лишь найти и сохранить в коробке, подобно осколкам случайно разбитого дорогого хрусталя.
— Вы их убили?
— Последний закат сегодня встречают. К завтрашнему вечеру их уже не будет, — произнес Пчёлкин твёрдо, словно отчитывался перед лицом, выше него стоя́щим — хотя Витя и представить такого серьёзного человека не мог.
Аня напряженно вздохнула; интересно, сами люди Бека об этом догадывались? Могли подумать, что одну из последних самокруток курят сейчас в квартире, расположенной на одном из сотни московских проспектов, что в крайний раз к себе вызывают грудастую проститутку, угощая ту для начала стопкой коньяка? Было у них предчувствие плохое, какое-то неправильное, сравнимое с дыханием мёрзлой смерти в затылок?
Или твари и дальше разлагались себе спокойно, уверенные, что люди Джураева стихли в тряпочку, а победа осталась за ними?
Её передёрнуло. Но не от страха, не сомнения, а будто от презрения. Нет, всё-таки, не интересно, чем там уроды занимались, что чувствовали и что думали.
— В «Софитах» стрелять не будут?
Витя не знал, отчего усмехнулся, но взгляд вернул на глаза Анины именно в тот миг, когда уголки губ в кривости дёрнулись вверх.
— Не должны. Завтра в театре никто из людей Бековских появляться не планировал.
Она кивнула Пчёлкину, прикладывая лицо к крепкой ладони, а самой последующий вздох чуть легче дался. На каком-то подсознательном уровне Князевой спокойнее стало от мысли, что не столкнётся на балконе третьего яруса ни с Кроной, ни с Жуком, ни с самим Беком.
Кого-кого, а эту троицу Аня на первой пьесе, подготовленной Князевой с самого нуля, видеть явно не хотела.
— Вить, — позвала она негромко и вопрос закончила, только когда Пчёла подушечкой большого пальца по щеке погладил: — Ты со мной на премьеру останешься?
— Разумеется, — кивнул ей Витя, глаза шире открыв. Вот ведь Князева какая интересная — вроде, смышленая, сообразительная, а иногда такие вещи спросит, что хоть стой, хоть падай!..