Тот негромко пояснил:
— Человек Белого сообщил, что перехватил звонок с телефона Бека. Он знает.
Витя кивнул. В горле, если и было сухо, то не от страха. От предвкушения, что могло показаться больным. Он повнимательнее посмотрел на зал с высоты в семь-восемь метров. Зрение у Пчёлкина было просто соколиное, что и позволило спустя десяток секунд напряженного наблюдения заметить в боковой ложе смутно знакомую лысую морду.
Бек разговаривал по телефону прямо сейчас. И Пчёлкин на излюбленный перстень мог поспорить, что знал, кто мог наркодиллеру звонить. Не иначе, как ментовская покрышка из Царицынского РУВД, которая галопом примчалась на поджог в баре Чертаново, где люди Бека лежали обгорелыми угольками.
Урод, его девушке изнасилованием грозивший, замахал руками так, что чуть по колонне ладонью не ударил в хорошеньком шоке. Вите же захотелось рассмеяться в злорадстве, какое понял бы, вероятно, лишь Бобровицкий.
«Сюрприз, сука! Или ты думал, что тебя, шакала, на место никто не поставит?»
— …Во многом заслуга принадлежит нашему театральному режиссёру… — продолжала мягко-мягко стелить Ларина в надежде, что при следующей постановке Князева учтёт не только потрясную игру Дианы, но и её добрые слова, произнесенные на весь театр.
«А если нет… пожалеет, стерва»
Призовин хмыкнул, но перевёл:
— …In vielerlei Hinsicht gehört unser Verdienst unserem Theaterregisseur…
Ларина, сладкий голос какой никак не вязался с образом девушки, выцарапавшей жизнь свою из лап смерти, взглядом нашла знакомое лицо на балконе. Указала раскрытой ладонью к Князевой, у которой лицо стало проясняться, подобно небу после дождя, и почти нараспев прощебетала:
— Анна Игоревна! Спасибо вам за труд! Без вас этого бы всего попросту бы не было!
— Frau Knyazeva!.. — начал переводить Миша, но присутствующие в зале немцы, видимо, по одним только возобновившимся овациям поняли, для кого вся эта речь затевалась. Труппа захлопала, свистя, и на балкон Анны Князевой обернулся зрительный зал.
У неё тогда отказались гнуться пальцы. Спёртое дыхание грозило асфиксией лёгких. Столько лиц, с высоты в десяток метров казавшиеся одинаковыми, и все, за небольшим исключением, смотрели в сторону балкона высокого.
Карла на языке, какой девушка в тот миг разучилась понимать, что-то подбадривающее ей прокричала. Князева слов плохо разобрала.
Аня с секунду постояла, не осознавая, в чём дело было, а потом всё-таки кто-то другой, не она явно, за саму Князеву распрямил ей плечи. И, вероятно, то было до ужаса цинично, но девушка чувствовала себя королём, вышедшим на балкон к своему народу. Душа ликовала. Громко, громче оваций.
Анна лицо сделала сдержанным и, наслаждаясь овациями, раскинула ладони над рукоплескающим залом.
Бек, наблюдающий за стервой, за подстилкой Пчёлкина, так и осел на место своё. Сестрица Белова, сраная «фрау Князева» сияла начищенным пятаком, готовая не сейчас, так через миг пуститься в танцы на костях — знает, конечно, знает, что её «друганы» намутили…
Телефон, на который только-только позвонил младший лейтенант Назаров и шепотом злобно-охеревшим поведал Беку о явно не случайном возгорании паба у черты города, пикал в ладони часто-часто. И с каждым «пип»-ом у наркодилера кулак сжимался так, что удивительным было, как трубка не раскрошилась на мелкие детальки.
Что ты, сучка бандитская, только сделала?!..
Бек скинул вызов, идущий вникуда. Сделка, которую думал сегодня, вопреки указу немца в «Софиты» не соваться больше, завершить именно в подсобных помещениях театра, больше не интересовала. Стала вдруг отвратительной. Такой же мерзкой, какими были хлопки гостей и взмахи рук Князевой, эти овации принимающей.
Сука… Ну, какая же сука!
Захотелось трубой бросить в сторону балкона, попасть прямо по виску шмаре, за которую у Бека всех людей постреляли, порезали и задушили, как собак на скотобойне. Да так кинуть, чтоб у неё рассечение было, как минимум, чтоб подстилка Пчёлы запнулась, полетела бездыханной тушкой на партер, ломая кости и не слыша криков перепуганного хахаля.
Да… Идеально бы было…
Он подобрался. Мысли напомнили куб самой элитной наркоты, какой торговал, какой сам баловался, и оживила быстрее любого легализированного анальгетика. Будто оплеуху Беку дали, горячей злобой ускоряя циркуляцию крови.
Дилер поднялся на короткие толстые ноги, какие от вести о гибели Жука, Кроны, остальные людей его, отказывались держать тело Бека. Его качнуло, как на палубе «Титаника»; Бек чуть тёлку в блестящем платье в пол не сбил в попытках опереться о стены.
Он ушёл, не слыша возмущений чьей-то шлюхи за собственным дыханием, что давалось с тяготой, какую познать мог только человек утопающий.
Не жить тебе, фрау Князева.
Витя поправлял на плечах Аниных укороченный жакет. В ложе для «особо почтенных» никого, кроме них, не осталось — два молчаливых немца ушли сразу после того, как труппа поклонилась, и не стали возвращаться на звуки возобновившихся оваций, Карла с Вагнером тоже покинули балкон меньше минуты назад.
Фрау фон Кох старательно пыталась задержаться, чтоб поведать Анне — быстро-быстро, оттого и непонятно — об эмоциях, и без того написанных на лице немки. И только девушка, все ещё оглушенная овациями, приготовилась слушать, старательно вникать в поток беглого немецкого, гендиректор коротко поцеловал ладонь Князевой в более, чем прозрачном намёке. Объявив завтрашний день свободным, Кристиан подругу студенчества увёл в сторону двери, ведущую в коридор с обилием частных залов.
Анна за ними бежать не торопилась. Она лишь в радости от пустоты балкона в лицо Пчёлы смотрела. Упиваясь, как нектаром, близостью Вити, которой некого было смущать, спокойствием и успешной премьерой, Аня хотела этот миг во всех проявлениях запомнить. Чтоб потом воспроизвести заново в памяти всё — от взора Пчёлкина до запаха бархата сидений. Как на кассету записать.
Аплодисменты стихли, но продолжали в голове у девушки эхом отскакивать, отчего у Князевой глаза были будто чуть затуманены.
— Голова тяжелая, — проговорила в почти натуральном опьянении Князева и ладонями прижалась к прессу Пчёлкина. Подвздошная вена мелко поднималась и опускалась под пальцами, когда Аня почувствовала на лбу приятно-сухие губы Вити и поправилась: — Но в то же время лёгкая такая…
— Приятная усталость, Анюта, — пояснил ей Пчёлкин. — И совершенно ясная. Всё отлично было.
Она почти задала вопрос из разряда: «Тебе понравилось?», но в последний момент прикусила язык. Витя ей дал понять, что доволен очень остался, разными формулировками это Ане сказал.
Напрашиваться на очередной комплимент Князева не собиралась. Хотя бы потому, что знала — самой бы хватило собственного осознания безукоризненности премьеры «Возмездия».
А всеобщие овации и одобрения были лишь бонусом — неимоверно приятным, но далеко не необходимыми.
Анна на тонких шпильках, в каких ей было не особо удобно, потянулась к губам Пчёлы. Смазывать помаду ужасно не хотелось, но не поцеловать мужчину тоже не могла.
Витя помог, руки ей на талию положил жестом, каким прошлой ночью держал крепко, чуть ли не до красных отметин. Князева коротко его поцеловала — будто искорки электричества пробежались по сантиметрам соприкоснувшейся кожи — и сразу же, посмеиваясь, большим пальцем принялась стирать следы косметики, мелкие, но очень контрастные на светлом лице Пчёлкина.
— Тебе идёт красный. Знал об этом?
— Догадывался, — подмигнул ей мальчишеским жестом Пчёла. Аня хохотнула в напуском оскорблении, будто не такого ответа ожидала, и опустилась на полную стопу, стуча каблуками.
— Домой поедем? Премьеру отметим, м?
— У нас, вроде, только коньяк. И то, ты его планировал на день рождение открыть, — задумалась девушка, обнимая предложенный ей локоть ладонями.
— Можем по пути заехать, купить что-нибудь, — пожал плечами Пчёла и двинулся неспешно к выходу. Бобровицкий вытянулся по стойке «смирно», так бы, наверно, и остался непоколебим, если б у него телефон не зазвонил. — Как насчёт вина? Сухого, м? Ты любишь такое. Красное.