— Как настрой у тебя?
Пчёла задумался, но ненадолго. Взвесил чувства, мысли и сказал первую вещь, пришедшую на ум:
— Нормально.
Саша закусил в тот миг в рассуждениях, даже ему не ясных, губу — излюбленный жест Белова, от которого Олька давно мужа пыталась отучить, но все без толку. Пчёла чуть послушал заливистый смех Филатовой, искаженный помехами, и тогда бригадир ему сказал:
— Держись, брат. Всё в шоколаде будет, — и сбросил раньше, чем Пчёла сделал это сам. Быстрые громкие гудки били по ушной раковине точными ударами, что были в арсеналах лучших боксёров.
Витя в кресле подобрался. Люстра тёплым, но никак не грязным светом заливала весь кабинет, жгла свои вольты и тем, казалось, воздух электролизовала до такой степени, что глаза на пару с пальцами дёргались.
«Всё, хватит», — кинул самому себе Пчёла. Подумал, не стоит ли дать по лбу как следует, чтоб точно решиться. «Давай. Сколько тянуть можно!.. И без того больше месяца молчишь, всё ссышь чего-то…»
Он встал с кресла. Карманы пиджака потянулись вниз под весом ключей от машины и объемного телефона. Ноги ощущались непослушными, но держали уже в разы лучше.
Пчёла щелкнул выключателем и направился к Ане разыгрывать спектакль, какой она срежиссировать бы не смогла — даже если бы очень захотела.
Князева лежала под пледом на диване, за место подушки использовав сгиб локтя. Взгляд её упирался в страницу книги, написанной языком, который Пчёла не выучит никогда, но в то же время казался стеклянным. Аня будто спала с открытыми глазами.
Витя почти успел расстроиться, что она действительно задремала, что придётся возлюбленную будить. И до того, как Пчёлкин успел ругнуться тихо-тихо, девушка его на звук шагов вскинулась.
Посмотрела с внимательной заботой, в которой мужчина увидел смесь переживания и ласки. Крышу от такого могло снести напрочь, с корнем. И снесло; Пчёла прошелся, сел на край дивана, переложил ноги, укутанные в плед, к себе на колени. Тепло ладоней, коснувшихся Княжны в районе голеностопа, чувствовалось и через теплую, колючую ткань.
Аня подумала, что жар Витиных рук можно было назвать даже лихорадочным, но раньше, чем к мужчине подтянулась, проверила температуру поцелуем лба, мужчина ей предложил:
— Проедемся?
— В двенадцатом часу? — распахнула глаза Князева. Ресницы — Витя их считал длинными, а Аня исправно тушью подкрашивала, чтоб ещё пышнее сделать — мазнули по векам, да так, что в зрачки девушки можно было бы, как в зеркало, посмотреться.
— Да что нам время, — махнул рукой Пчёла, хлопком ладони опускаясь выше по ноге, возле колена. Князева всё так же внимательно смотрела, когда Витя, на щеках у которого пятнами выступила краска, с безобидной усмешкой подметил:
— Кто нас с тобой тронет, Анютка?
Она в ответ в такой же безобидной, малость кривоватой усмешке подняла уголки губ. Приподнялась с дивана, принимая сидячее положение и лицом становясь близко к Пчёлкину.
В девяносто первом году Князева, вероятно, бы сгорела от такой своей смелости и инициативности, сейчас вошедшей в число одних из самых естественных вещей.
Бояться поздних прогулок по столице с Витей Аня, конечно, не планировала. И не боялась; разве можно было трусить рядом с ним, с мужчиной, способным со второго удара правой руки дух из тела чужого выбить? Но предложение ночных «покатушек», несмотря на любовь Пчёлкина к внезапным прогулкам, всё равно Князеву малость… удивило. Как минимум.
Анна ответить словами не смогла. Руку протянула к волосам, чуть зачесанным назад, и провела по прядям в жесте, какой обезоруживал подчистую. Даже ствол, так и не снятый с поясницы Вити по возвращению, стал бесполезным — не более сплавленного куска стали и титана с пульками.
— Пчёл, на работе проблемы?
— Да, нет, мелочи, — снова качнул рукой Пчёлкин уже совершенно искренне. — Там ерунда. Чуть по срокам не сходимся. Но не страшно. Две бумажки задним числом оформим — и всё тип-топ. Просто… душно. Поехали?
Аня посмотрела с сомнением, — покидать теплую квартиру, уезжать в промозглую тьму октября не хотелось совершенно — но Витя вдруг прищурился жестом, на который способен был только Пчёлкин, и попросил у неё с хитрецой:
— Сделай мне подарок на день рождение, Анют.
Она проглотила вздох так, что потом сказать ничего не смогла. Пчёла не был тем человеком, который никогда о празднике своём не молчал, а, напротив, чуть ли не всем говорил, и этим Князеву, о торжествах своей любящей молчать, иногда выбивал из колеи.
— Бесстыдник! — ахнула по итогу Анна и чуть кулачок сжала, пихая Витю в плечо. — Скажи ещё, что я про день рождения твой забыла!..
— Заметьте, Анна Игоревна, — вскинул палец Пчёлкин. — Не я это сказал!
— Что?!.. — брови съехались к переносице, и глаза сошлись в недобром прищуре. Аня сама не заметила, как кулачки сжала и приготовилась ими по плечам Витиным забить, будто силой физической, с его данными не шедшими ни в какое сравнение, выбить думала оскорбляющие её мысли.
Но Пчёлкин удивительно играющим жестом наклонился, губами крадя все доводы девушки.
Аня аж чуть задохнулась, когда мужчина любовно поцеловал её — языком прошелся промеж губ, прежде чем внутрь скользнуть. Под пледом стало не то, что тепло, жарко, и само покрывало стало чуждым. Девушка не думала сопротивляться, почти за затылок юношу обняла, глубже позволяя себя целовать, сама в стороне не оставалась.
Но Витя, сочтя пылкостью Князевой за утвердительный ответ на начальное его предложение, перехватил Аню в руках своих до того, как желание куда-либо ехать покинуло и его.
— Одевайся.
— Лефортовский парк…
Аня сама не поняла, с какой эмоцией произнесла место их прогулки. И в недоумении была, удивляясь, почему именно к нему Пчёла без десяти двенадцать её привёз, и умилялась осознанию, что здесь и было первое их «официальное» свидание, и даже каплю негодовала тем получасам, какие пришлось потратить на дорогу.
Дни октября были теплыми, но ночи становились холодными, вместе с собой принося в столицу первые заморозки. Деревья покачивали ветвями, на которых листья, хоть и желтыми были, но стремительно опадали на сырой асфальт, на поверхности неглубоких луж, на озера парка, через которые перебрасывались не знавшие реставрации мосты.
Ветер был редкий, но холодный, близкий к пронизывающему. Рука Вити, сжимающая кулак Анин, грела лучше запахнутого до самой груди пальто. Она на мужчину смотрела исправно раз в секунд двадцать, наблюдая, как на свежем воздухе со скулистого лица пропала какая-то болезная румяность, как фонари играли тенями на профиле Пчёлкина.
— Да. Помнишь? Гуляли здесь в первый раз.
— Конечно, помню. Ты ещё пиджак мне свой дал, чтоб у озера сесть. А сам рядом упал.
Витя усмехнулся. Подошва стучала по брусчатке, какой мост выложили. Луны видно не было за дымкой тумана; ночное светило расплывчатым казалось, опускаясь удивительно близко к горизонту.
— Между прочим, это ты меня дёрнула. Вот я и упал.
— Что же ты не сказал, что хотел на корточках сидеть!.. — хохотнула Анна. Смех её, что в тишине пустого парка казался колоколом, по руке Пчёлы пустил мурашки.
Кокетство Князевой так ему нравилось, в глазах зеленых зажигало озорные искорки, мелкие складочки возле самых уголков век образовывая. Она будто на два года назад вернулась воспоминаниями. В то время, когда только узнавали друг друга, когда и примерных представлений не было о важности, какую стали представлять.
Время без забот… Туда хочется вернуться, но довольно быстро это желание прочь отгоняешь, понимая, что надо дальше двигаться и реже оглядываться на то, что было раньше.
Они остановились на середине моста. Витя руками упёрся в перила, посмотрел на темную воду, что в Яузе спокойно стояла, ловя в себя желто-красные листья. Лишь мелкая рябь искажала почти ровное отражение воды. Аня стояла прямо, разглядывая далекие, что самое главное, пустые дороги по правую и левую стороны от речушки.