— Открывай, жених! — прогоготало космическое чудовище так, что мама, выбежавшая из спальни с только что выглаженным галстуком Витиным, прижала руку к лицу, душа всхлип. Будто, правда, за месяц никак и не смогла привыкнуть, что сын её у Анечки руки и сердца попросил.
Пчёлкин хохотнул, себя не узнавая, и, чуть навалившись на косяк, повернул защитный механизм.
На пороге стояли братья. Все удивительно официальные — в выглаженных рубашках, с волосами уложенными, в галстуках… Прямо-таки фраеры!
Витя под выразительное «У-у-у» от Валеры пожал руку Сане. Хлопок на миг Ирину Антоновну, у стены тихо глотающей слёзы радости, оглушил, когда Белов, стаптывая с ботинок остатки первых снегов, похлопал виновника грядущего торжества по плечам:
— Здорова, Пчёлкин.
— Сань. А что, где машины у вас?
— Да там, с нами братва подтянулась, поздравить тебя хотят. Со стороны дороги стоят, мы заезжать не стали. Макс их там пасёт пока, — махнул рукой Белый, который в ближайшие часы должен был невесту к Вите под венец провести.
Пчёла кивнул, в себя откашливаясь, сухость в горле пряча, и поправил ремень в шлевках тёмно-синих брюк.
— Ну, ты, конечно, красавчик, Витя, — хохотнул Филатов, проходящий следом за Саней. Белый опустил воротник чёрного теплого пальто, кивком здороваясь с Ириной Антоновной и протягивая руку отцу Пчёлы, вышедшему на громкие приветствия. — Ты, чё, на свадьбу собрался?
— Иди ты, Фил, — в ответ кинул ему Витя и сразу же рассмеялся, позволяя себя по плечам стукнуть, рукава рубашки поправить.
Валера в одобрении — и ободрении сразу — оттопырил нижнюю губу, а сам направился к Пчёлкиной, слезы вытирающей шерстяной шалью и стонущей ни то в тоске, ни то в успокоении:
— Валера!.. Как же так… Ущипни меня!
— Тёть Ира, ну, правда, что вы плачете? Будто сын не женится у вас, а на фронт уходит, — посетовал Филатов.
Мама от слов этих только судорожнее вздохнула, едва не сминая только что выглаженный галстук, и за локоть Фила взялась. Друг что-то ещё матери сказал, прежде чем усадить Пчёлкину на стульчик у входа в спальню, но Витя слов не услышал толком за хохотом налетевшего на него шафера.
Кос чуть ли не на плечи Пчёле запрыгнул, ладонями застучал по рукам, приговаривая:
— Ай-й, ну, ты прикинь! У меня друг женится, ахренеть! — и Вите, едва не огорошенного таким громким приветствием, лицо в ладонях зажал. — Ещё ведь не кто-то там, а Пчёла! Ну, ты прикинь только!..
— Кос, ёшкин кот, рубашку мне не помни. Ты чего, уже навеселе что ли? Чего скачешь, как конь?
— Ой, прям, порадоваться нельзя! — фыркнул в напускной обиде Холмогоров.
Пчёлкин не менее выразительно его передразнил точно по привычке, а потом, когда двухсекундная тишина стала казаться смешной, оба прыснули так, что чуть напополам не согнулись.
Хотя, как тут не смеяться? Сказал бы Пчёле кто года три назад, что он всё-таки из всех женщин мира с одной единственной решит обручиться, то Витя не поверил бы. А теперь стоит, ржёт вместе со своим шафером, при этом поправляет рукава рубашки и брюки от свадебного своего костюма, смеясь уже с прошлых своих мыслей.
Вот ведь жизнь-то…
Они с Косом, друг друга подкалывая за особый официоз в одежде, который прямо-таки сильно в глаза бросался, зашли в гостиную. Саша в долгом рукопожатии что-то говорил Павлу Викторовичу, от прихода гостей засиявшему, подобно начищенному пятаку, и усмехнулся добро, взором указав в сторону вошедших друзей:
— …заставила за ум взяться. Так что, не знаю, чего там тётя Ира всё расстраивается.
В ответ старший Пчёлкин только свободной рукой махнул:
— Эй, устал бороться. Только в себя придёт, успокоится — так через минут десять опять глаза на мокром месте. Невозможно уже, хоть не говори с ней об этом… Привет, Космос!
— Здр-расте, дядь Паша, — Холмогоров откашлялся мокротой, в горле собравшейся из-за смеха, и за руку поздоровался с отцом Витиным.
Сам Пчёла в последний раз провёл ваткой с перекисью по скуле, убрал ту на стенку с фронтовой фотографией папы, уже сильно потрескавшейся, поклеенной по краям и пошедшей желтизной от времени.
— …сильно на тётю Иру не ругайтесь! Её тоже ведь понять можно, — пробасил Кос с улыбкой, которой всегда от батиных друзей-астрофизиков отделывался. — Охломон её каждый день, что ли, женится? Вот и трясётся!..
— Слышь, сейчас за «охломона» получишь! — кинул Пчёла, отвернувшись от снимка.
Папа, наконец, хлопнувший Сашу по плечу, засмеялся. Кос в ответ вскинул руки в жесте мнимой капитуляции и, все так же смеясь, оббежал вокруг Белова, будто за ним думал спрятаться, проголосил:
— Ага, и будет у тебя свидетель с фингалом! Надо это тебе? Как ты внукам будешь объяснять, почему дядя Космос на свадьбе выглядел так, будто его толпой метелили?!..
— Спокойно, Пчёла, — так же вскинул руки Саня, Витю ловя за локти. — Обойдёмся без кровопролития!
Пчёлкин усмехнулся, переводя дыхание. По итогу пальцем погрозил:
— Тебе повезло, что я женюсь сегодня.
— И, правда, Слава Богу! — Кос со всё такими же взброшенными вверх ладонями в напускной осторожности попятился от Вити. Уселся в кресло прямо напротив балкона, не вытаскивая из-под себя подола тёмно-зеленого пиджака.
Отец потянул друг на друга разные концы жилетки и, приняв, наконец, что она не сойдётся, из-под очков нахмурился. Витя в который раз поправил манжеты рубашки, что, вероятно, смяться могли от постоянных поправлений.
Тогда Павел Викторович, решив что-то, вздохнул, сказал:
— Ладно, ребята. Разговаривайте… Через часик поедем уже.
— Раньше, — сказал Белов Пчёлкину — старшему или младшему, это было вторично. Кос густыми бровями дёрнул, и Саня, поняв немой вопрос, пояснил:
— Мне за Анькой и барышнями нашими ещё надо с Максом заехать. Да и вы особо не задерживайтесь, хрен знает, что на дорогах будет. Ещё в пробке встрянете, если поздно выедете — вот точно будет, что потом внукам рассказать!..
Павел Викторович вышел из гостиной, на пороге задержавшись лишь для того, чтоб с Валерой за руку поздороваться. А потом он двери чуть прикрыл; из-за запахнутых створок, через две стены послышалось:
— Ну, Ир, чего ты!.. Сколько уж рыдать можно? А на церемонии чего будешь делать? Потоп устроишь?..
Витя усмехнулся; эх, мама-мама… Папа-то прав.
Белый сел на диван, широко раскидывая колени, когда Валера опустился на подлокотник. Пчёла остался стоять посреди гостиной, окно открыл.
Сквозняк был одновременно громче и тише мыслей, которые к Вите пытались пробиться, как через слой льда. Меньше, чем через час, двинут уже на ВДНХ… А там — ещё час, наполненный, встречей гостей, утягивающих его в череду бесконечных разговоров ни о чем и обо всем сразу, спрашивающих про невесту, сыплющими поздравлениями, на которых Пчёле кроме банального «спасибо» нечем будет ответить.
Его передёрнуло, словно через горло пытались вытащить аорту. Самый отвратительный период — ожидание. Ничто так не бесило, не тянулось, как время до церемонии, до момента, когда Саня введёт Аню в зал бракосочетания, в руки её жениху передаст, до момента, когда скажет то самое «согласен».
У бывшей Князевой, вроде как, платье должно было быть длинным, но не в пол. Ольга проговорилась Сашке, а тот, ехидничая, пару дней назад об этом Вите поведал. Пчёла быстро ему приказал завалиться, чем Белова рассмешил вплоть до улыбки, больше напоминающей оскал, но сам ещё минут десять не мог выкинуть мысли о всевозможных фасонах, в которых не разбирался совсем.
Витя дёрнул щекой, чувствуя знакомый, но к тому моменту исправно поднадоевший жар, и заново открыл балкон. Никто из братьев не возразил.
В гостиной стало тихо. Сквозняк, пролезающий в щель между полом и дверьми комнаты, шумом своим заглушал слова родителей в спальне. Хотя, Вите и не требовалось тишины, чтоб понять, о чём мама с папой говорили.