И бригадиры, видно, тоже всё понимали прекрасно.
— Ну, что, Пчёлкин, — позвал его Валера в какой-то момент, который поймал удивительно правильно. Окликом своим не нарушил мыслей, что прерывать не должен был, а вовремя из волнений выдернул, не позволяя утонуть. — Жим-жим?
Кос хмыкнул, доставая из кармана пачку «Malboro». Саша огонёк Холмогорову бросил, и тот поймал, едва не подставив рёбра под тяжелую зажигалку.
Витя, кривя душой, в который раз ужё дёрнул щекой — будто у него лицевой нерв защемило, право слова. Вместо ответа он чуть помолчал, а потом к Космосу подошёл:
— Дай сигаретку.
— Ты ж такие не куришь, — хмыкнул елейно Холмогоров, но с другом всё-таки поделился.
Откровенно пижонские сигареты Пчёле не нравились вкусом и недостаточной — для самого Вити — крепостью табака, но тогда были в самый раз. Они не так сильно скручивали гортань в волнении, как горький «СаМец», но малость нервишки успокаивали.
Дым закружился у рта Пчёлкина. Он его не выпускал струёй, а чуть губы приоткрыл, наблюдая, как медленно табак вверх по лицу его поднимался, как в глаза лез, резью отдавая. На последнем году обучения в старшей школе Витя только так и курил; тогда очень нравилось ему за ползшим дымом смотреть, и не брал Пчёла в расчёт факта, что сигарета сгорала быстро, что хватало её буквально семь-восемь затяжек.
Кос чуть за другом понаблюдал, а потом протянул:
— Да-а… Даже Пчёла женится, а я все в мальчиках хожу!
— Так, а чья это вина, Кос? — усмехнулся Белый. Он чуть посидел, а потом к Холмогорову кулак протянул, прося зажигалку обратно. Сам закурил, с сигаретой промеж зубов пробубнил:
— Чего ты кота за яйца тянешь, если жениться хочешь? Вон, иди, Людка из конторы не собирается никуда уходить.
Валера усмехнулся коротко, а Холмогоров весь ощетинился вдруг, оттягивая воротник белой водолазки:
— Нахрен бы вас с вашей Людкой послать!..
— А чего так?
— Пусть дальше со своим хмырём из Щёлково катается. Достала, — дёрнул щекой Кос, словно своими же словами рану себе разбередил, и в накапливающемся возмущении проговорил: — Пришёл же к ней сам. Извиниться… за ту драчку в «Метле». Цветы ей принёс даже. А она мне этими же розами по морде и дала. Ну, и пожалуйста. Больно надо!..
— Ты веником думал откупиться за ту бабу с Ясенево?
— А чего мне ещё делать надо было? — вспыхнул, подобно спичке, Холмогоров и руками взмахнул так, что маленький брусочек пепла с сигареты улетел на пол. — Вот как мне разбираться с ней? Что делать должен был? В ноги к ней упасть? — и, не дождавшись ответа, махнул рукой:
— Плевать. Буду помирать холостым!
— Типун тебя, балбес, — чертыхнулся Валера и ногой пнул кресло, в котором Кос развалился. — Чего это ты помирать вдруг собрался? Не рано?
— Так я, это… На будущее!
— Всё равно балбес, — кинул Витя, затягиваясь.
Боковым зрением он увидел, как Холмогоров на него обернулся, чуть ли не шеей скрипя, и Пчёла затрясся в немом смехе. Кос в локоть его пихнул, сгоняя с подлокотника, на котором Витя сидел, и Саша прыснул выразительно, поправляя чёрную рубашку под контрастно-белой жилеткой.
Пчёлкину отчего-то стало под рёбрами легче. Будто часть той глыбы, давящей нутро, откололась, обмоталась гелиевыми шариками и улетела куда-то вверх, сгорая в слоях атмосферы.
— Ну, куда мне до вас!.. — хмыкнул Кос и, оглянувшись по сторонам, стряхнул пепел в горшок с каким-то растением, листья которого были почти одного размера с лицом Холмогорова. — Людке как до Томки, Ольки и Аньки ещё чапать и чапать — по всем параметрам.
— Ты бы поаккуратнее был с такими завуалированными комплиментами, — подметил Валера, чуть более хмурым от упоминания жены становясь. — А то ещё лишнего можно надумать, с этими «параметрами»…
Кос только тогда понял, как прозвучал, и резко в кресле распрямился, взбрасывая руки и качая головой, как в оскорблении:
— И мысли не было, Фил, ты чего? Я ж… другое имел в виду!
Саня с усмешкой, всем присутствующим хорошо знакомой, на перепалку эту посмотрел. А потом на ноги поднялся, туша только початую сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице, на которую Холмогоров не обратил внимания, и, не тратя времени на подбор правильных формулировок, Вите сказал:
— Сестрёнку мою не обижай, Пчёла.
— Да с чего мне, — хмыкнул Витя и снова одёрнул манжеты. — Три года не обижал…
— И не думай начинать, — осёк его Белов быстро, так, будто словами хотел напополам разрубить, как катаной. И Пчёлкин тогда не стал усмехаться и юлить.
— Не буду, — уверил Сашу, а вместе с тем и самого себя. Осталось лишь воспоминание прошлой фразы, ещё держащей Белого в напряжении, а у самого Пчёлкина лицо сразу стало серьезным, как всегда бывало после неудачной шутки.
— Сам не обижу. И другим не позволю.
Кос затянулся, выпуская вместе со выдохом очередную табачную струю. Белый тогда в какой-то задумчивости кивнул. Будто снова в голове прогнал все мысли, которыми себя мучил с самого лета девяносто первого года, когда был не в состоянии смириться с отношениями Ани и Вити.
А потом он Пчёлу хлопнул по плечам, подтверждая данное им «добро».
Постояли, не шевелясь недолго. Кровь то нагревалась до бурления, кидая в жар, то, напротив, почти леденела, забивая собою вены и артерии. Витя задышал реже, тяжелее и в норму пришёл, когда Саша улыбнулся скорее глазами.
Валера, с Косом переглянувшись, тоже к брату двинулся.
Когда Холмогоров ладонь Пчёле пожал с громким хлопком, Витя выдохнул, как перед прыжком на глубину, перед полетом в бездну:
— Наверно, пора?
Саня одёрнул рукав рубашки, за собой спрятавшей циферблат часов, прикинул время. Кивнул:
— Да. Я поеду, — и поправил на ходу пальто. Бригадиры за ним вышли в коридор, где Белый в зеркале поправлял зачёсанные волосы, через отражающую гладь поймал взгляд друзей и указал:
— Вы тоже не засиживайтесь больно! Пчёл, ты помни, тебе ещё к ребятам надо выйти, пока они там совсем не замёрзли.
— Есть, шеф, — отсалютовал ему Валера под гогот Космоса, привалившегося к косяку. Белов в ответ снова улыбнулся, демонстрируя все тридцать два зуба и, запахивая пальто, аккуратно проверил во внутреннем кармане украшение, которое сестре двоюродной к свадьбе специально купил.
Ирина Антоновна вышла с глазами красными, но уже сухими, когда Белый проговорил:
— Давайте, братья, не прощаемся, — и родителям Пчёлы сказал: — Дядь Паша, тётя Ира, мы с вами ещё в ЗАГСе увидимся!
— Езжай, Сашка, — махнул ему рукой уже одетый с иголочки Павел Викторович.
Белый кивнул удивительно тепло для человека, широко известного в криминальных структурах, и всем разом помахал рукой. Вышел из квартиры, которую за Сашей никто не закрыл; мама, ставшая от слёз болезненно-бледной, повисла на локте Витином, на очередной реплике своей сильно боясь заплакать:
— Дай я тебе галстук завяжу. Пиджак ещё надеть надо…
— Пойдём, мамуль, — отозвался Витя, руку ей свою крепче подставляя.
Кос и Валера переглянулись то ли в трогательности, то ли в лёгкой тоске, когда заметили, как тётя Ира Витю в кресло усадила, чтоб до шеи ему не тянуться. Только ни от первого, ни от второго не осталось и следа, когда Павел Викторович руки положил на плечи бригадирам.
Он заговорщицким шепотом у них уточнил:
— Ребята, кто-нибудь из вас сегодня за рулем будет?
Фил с Холмогоровым снова переглянулись, явно поняв, куда папа Вити их клонил, и с улыбкой выразительной синхронно ответили почти нараспев:
— Не-ет.
Павел Викторович, кажется, только такого ответа и ждал. Он осторожно заглянул в гостиную, проверяя занятость жены своей, и не менее осторожно у парней спросил:
— Как смотрите на то, чтоб за молодых опрокинуть стопочку четырёхлетнего коньячка?
Фил на Коса взглянул и, не увидев на лице у друга и капли сомнения, произнес негромко:
— Думаю, исключительно положительно, дядь Паша.
Пчёлкин в одобрении щёлкнул языком и развернул ребят на все сто восемьдесят, стал колонной протискиваться в небольшую кухню. Тихо-тихо, почти мышкой, с дальней полки гарнитура достал тёмную матовую бутылку с алкоголем, приятно обжигающим желудок.