От рубашки Фила пахло морозом и табаком — вероятно, пропах, пока Белов, Пчёлкин и Холмогоров на пороге курили. Ей самой вдруг глотку скрутило от желания затянуться старенькими любимыми ментоловыми сигаретками, но Тома крепче руку Валеры сжала, себе напоминая, что бросила.
Должна бросить, если ребёночка хочет.
Филатова взглянула снова на Аню. Пчёлкина мужа обнимала, голову пряча под подбородком Витиным, но ладонь левую на груди у Вити держала, гладила постоянно в безмятежности.
«Ну, какие хорошие…» — подумала Тома и, прикусывая губу изнутри, отвернулась. Сама голову положила на плечо Валере, принялась разглядывать стену с дорогими матовыми обоями и декоративными колоннами под потолок.
Аня, к концу вечера уже привыкшая к взглядам самым разным, так бы и стояла среди зала с супругом своим, прижатая к его груди, обнимаемая руками, способными как и на невероятную ласку, и на жесточайшие вещи. Старалась бы каждый миг этой безмятежности запомнить, если бы вдруг не заметила прошедшегося вдоль стены Белова.
Саня по плечу тамады стукнул, на ведущего взглянул так, что он не посмел бригадиру перечить и передал Белому микрофон. Брат двоюродный два-три раза пальцами постучал по корпусу, проверяя, включен ли, и, услышав в колонках созданные им же помехи, подскочил на небольшой подиум, обращая на себя внимание гостей и молодых.
— Дамы и господа, минуточку внимания!..
Перестали стучать тарелки, фужеры, разговоры чужие стихли. Диджей музыку убавил сильно, фоном оставляя романтичный мотив нот, и бригадир тогда чуть откашлялся:
— Сегодня все мы здесь собрались ради двух людей… Которые с сегодняшнего дня одну фамилию на двоих делят.
Анна взгляд выразительных глаз, по цвету напоминающих ей лёд, на себе поймала. Уголки губ сами потянулись вверх.
— И это такое великое для них, а вместе с тем и для нас, событие!.. Новая семья… Новые чувства, новые обязанности, новые воспоминания… Анька, ты знаешь, я всегда помочь тебе готов. Ты мне не то, чтобы «как» родная… Ты мне и есть родная. Пчёла, брат, мы с тобой и пацанами с первого класса вместе!..
— За всё, что делаем, отвечаем тоже вместе! — проговорил Витя так, что приглашенная братва в уважении захлопала и засвистела, вынуждая глаза матери Белова куда-то на лоб лезть в удивлении.
Аня только усмехнулась беззлобно, нашла ладонью своей руку Пчёлкина, приятно-сухую кожу на запястье обнимая пальцами. В носу что-то защекотало, когда Витя в ответ вторую ладошку супруги поцеловал, а Саша без запинок сказал:
— Вы, два человека, мне по-своему дорогие, сегодня семьёй стали. Цените друг друга, как я вас ценю, и всё у вас будет за-ши-бись. И пусть за вас сегодня радуется вся Москва, — он улыбнулся так, как улыбаться мог только Саня Белый, и, через некоторые метры заглядывая Пчёлкиным в лица, проговорил заговорщицки:
— На улице с минуту на минуту начнётся шоу.
Гости сориентировались на какие-то секунды раньше, чем это сделали молодые. Но только Тома, в радости что-то воскликнув Валере, поторопилась к вешалке за дублёночкой своей, так Витя Аню перехватил за руку и с ней поспешил за одеждами, за пальто своим и полушубком жены.
У бывшей Князевой сердце затрепыхалось, словно рёбра сжались вровень до мышц его, и оттого забилось часто, словно в страхе не успеть, опоздать, пропустить обещанное «шоу». Что конкретно на улице их ждало — Анна не знала, но, оббегая выдвинутые банкетные стулья и задыхаясь от смеха, о сути сюрприза и не думала особо.
— Давай-давай, Анька, быстрей! — поторопила её мать, уже кинувшаяся на улицу с шубкой своей в одной руке и бокалом шампанского в другой. Аня даже времени не тратила, чтоб на Екатерину Андреевну огрызаться, а только послушалась, придержала чуть подол в смехе собственном.
Вот ведь Белов!.. Что они там опять учудили?
Она так же, как и мама, на ходу с Пчёлой одевалась. Запахнулась как следует, чтоб не замерзнуть, и, только ступив на лестницу, ведущую на улицу, на талии почувствовала более чем хорошо знакомую ладонь.
Стимул не отставать стал ещё сильнее.
Как в помутнении, во тьме, Анна с доброй половиной гостей выбежала на улицу. На ней было темно и не по-зимнему тепло — температура для позднего вечера была более, чем высокой, балансируя около нуля. Космос, каким-то образом выскочивший из зала раньше остальных, встретил их у пустого газона, на котором летом ресторан «Мверу» ставил шикарную веранду.
Холмогоров с важным видом смотрел на циферблат часом, хотя во мраке, почти не прерывающимся светом фонаря, не увидел движения стрелок.
— Вверх! — приказал голос Саши Белого из толпы, и тогда, как по сигналу «пли!» с коротким свистом вверх взметнулась петарда, расчертившая тьму московской ночи белой полосой пороха.
А за нею ввысь устремились ещё и ещё другие кометки, многочисленные шашки. Аня успела воздух губами схватить, а выдоха её уже никто — даже сама Пчёлкина — не услышал за первым хлопком салюта.
Цветами крупных бутонов, напоминающих пионы, — те самые, какие девушка сегодня в толпу незамужных дам бросила, угодив ими прямо в руки Лариной — в небе, где-то на высоте десяти этажей, взорвались петарды. Оседали вниз цепочки пороха, переливаясь белыми, синими цветами, и под восторженные ахи приглашенных гостей, под радостные вскрики невесты, жмущейся к боку жениха и рефлекторно зажимающей уши, взрывались, разлетаясь искрами в стороны, другие цвета.
Вперёд всех, наперевес с камерой, выскочил Макс Карельский и в объектив пару взял. Они не сразу заметили наведенный на них прицел, всё на небо смотрели со ртами, раскрытыми в удивлении и улыбках, и правую руку Белова заметили, только когда кто-то — вроде, Кос — их окрикнул, отвлекая внимание от громкого, красивого и дорогого салюта:
— Пчёла, блин, рукой помаши!
— Поцелуй для истории! — гаркнула беззлобно мама, чуть ли не за спиной Аниной выросшая, и Пчёлкина, вздрогнув в руках супруга, опять засмеялась — слишком много, слишком часто для самой себя.
Витя выразительно Коса подразнил, глядя в камеру, а потом, не чувствуя стеснения перед толпой, взял Анну за талию, на себя дёрнул. Поцеловал сразу глубоко, лишь сильнее подстёгивая желание своё и Анино, и под хлопок очередной салютной шашки вдруг понял, что пора бы им закругляться.
Гости, в конце концов, все люди взрослые, понять должны, почему молодые так стремятся закончить танцы.
Пчёлкина рассмеялась прямо в поцелуй, будто, чертовка, мысли его читала по слогам.
Витя окончательно сдался.
На плечах ощущалась тягость дня, подошедшего к концу. Аня в зеркало смотрелась, плохо себя в полумраке прибранной спальни видя, едва различая на лице своем какие-либо цвета. Всё темень, всё мрак… И только белое платье с едва помявшейся сзади юбкой было во тьме спальни светлым, контрастным пятном.
За стеной слышалось что-то негромкое; кто-то ходил, дышал, не храбрясь ближе подобраться. И это ожидание, которое и без того долго на нервах Аниных, натянутых до состояния каната, сидело, размахивая ножками, ощущалось равно как пыткой, так и сладостью. Сердце о грудину билось изнутри, каждый ударом отдавая тремором по обратной стороне коленей, и руки малость дрожали, когда Пчёлкина вынимала из причёски красивые шпильки-цветочки, когда снимала с шеи многослойное украшение, оставляя на себе лишь обручальное кольцо и свадебное платье.
Витя признался ей на ухо, сидя в лимузине в окружении друзей, сопровождающих их до дома с песнями и ещё двумя бутылками шампанского, что сам хочет на жене развязать корсеты.
Противиться его желанию Анна не собиралась.
Хотя, признаться, и переживала, что Пчёла долго разбираться не будет — просто дёрнет шнуровку сильно, отчего затрещат швы и выточки, и платье к её ногам спустит тряпкой, которая станет пригодной лишь для мытья полов.
Переживала и, дьявол, в то же время была бы совсем не против.
Последняя шпилька, очень сильно ощущающаяся своей остротой, выскользнула из прически. Локон, потяжелевший от лака, упал за спину, оставляя лишь часть волос в собранном состоянии. Аня подцепила резинку, стягивать стала ту, но силикон порвался быстро, ударил по пальцам, вынуждая шикнуть, и выпустил пряди.