Пчёлкину замурашило ни то от касаний волос, защекотавших кожу шеи, ни то от тени, которую на пол отбросила фигура, остановившаяся у порога.
Витя смотрел на Аню недолго, меньше десяти секунд, но и этого времени ему хватило, что увидеть в жене — в очередной раз — эту её точеную хрупкость, красоту тонких запястий и взгляда, сосредоточенного даже на мелочах. У неё грудь поднималась и опускалась от участившегося дыхания, и Пчёла волей-неволей засмотрелся на эти движения.
Бюст у Ани был небольшой, но когда Витя в руках грудь сжимал, то она идеально укладывалась ему в ладони. Стон бывшей Князевой, исправно срывающийся с искусано-оцелованных губ от ласк его, только картину завершал, вынуждая Пчёлу с самим собой бороться, чтоб шею новоявленной жене не искусать.
Вероятность, что сегодня он себя сдержит, близилась к нулю.
Бригадир прикрыл дверь, не туша света в коридоре. Прошелся неспешно до зеркала, остановился за спиной Аниной и, поглядывая в отражение, снял с себя часы, убрал их на комод. Пчёлкина медленно гнула пальцы, поправляла волосы, словно понять пыталась, насколько их терпения хватит.
Они столкнулись взглядами в отражении. Ладони Витины на бёдра Анины легли, скользя к талии, и она поняла тогда вместе с жаром взорвавшихся дендритов, что терпения осталось на минуту. Две — максимум.
Шестьдесят секунд обещали стать невыносимо долгими.
На миг кольнула какая-то неловкость, одновременно злящая и смешащая — они ведь, чёрт возьми, не в первый раз в этой спальне оказываются, не впервые друг к другу тянутся. Так отчего тогда щёки вспыхивают, будто за ними наблюдает кто?
Аня вздохнула, явно понимая, что всему виной кольцо на безымянном, из-за которого на все вещи стала смотреть, как через призму, ранее ей не знакомую, и на выдохе ощутила поцелуй Витин на изгибе шеи. Он волосы не откинул, через тугие пряди поцеловал, чем, кажется, только сильнее Пчёлкину вздёрнул.
Девушка дыхание перевела тихо-тихо, не заметив вздрагивания ресниц, и на грудь Вите откинула голову.
Пчёла губами скользнул выше: шея, вкусно пахнущая духами, линия нижней челюсти, чуть подрагивающей, как от холода, скула… Руки его сами скользнули к животу, сходясь и сжимаясь на декоративных пуговицах.
Он представил, как они по полу рассыплются, если атлас в разные стороны от декольте дёрнет. Ах, какая была привлекательная фантазия…
Анна с прикрытыми от мелкой дрожи глазами завела руку куда-то назад, пальцами зарываясь в русые пряди мужа. Горло скрутилось многочисленными узелками, мешая слово сказать, но собственная тихость отчего-то привлекала.
Будто была главным правилом их игры, подстёгивающей уровень адреналина чуть ли не с каждым движением.
Пчёлкина закусила губу, пока могла, и второй ладонью попыталась мужа, медленными и малость щекотными от сухости губ поцелуями двигающемуся к её уху, погладить по груди. Руки заломило. Аня так же неспешно, будто дразня и себя, и его, повела пальцы выше, к шее, к затылку.
Она за головой его скрепила руки, подтягиваясь под поцелуи. Вздох сложно было назвать не томным.
Витя, коротко сжав ткань платья под пальцами, развернул бывшую Князеву к себе лицом.
В спальне был полумрак, но Пчёлкину лампочки и ночники заменяли искры в глазах Ани. На миг ослеп в яркости её глаз, а потом, на выдохе ругнувшись коротким «блять», поцеловал невесту, и та, зараза, панацеей залечила резь, бальзамом на душу щедро полила.
Одно плохо — жаркая тяжесть от близости тела, которое в ту ночь думал любить, пусть и с перерывами, но до самого рассвета, скатилась к солнечному сплетению, давя дыхание.
— Как оно снимается? — спросил губы в губы Пчёла. Анна поцелуя разрывать не хотела, но выпуклость ниже пряжки ремня, ощутившаяся животом, с ответом поторопила.
Девушка скользнула ладонями, прижатыми к груди мужчины, за жакет, на плечи пальцы повела, сбрасывая пиджак мужа на пол почти бесшумно.
— Надо расшнуровать. Потом замок…
Пчёлкин кивнул и вернул губы Анины на свои. У неё мелко-мелко затряслись пальцы, отчего расстегивание пуговиц обещало стать серьезным испытанием; Витя концы шнуровки нашел, первый узел распутал, когда невеста, чёрными волосами щекоча, взялась за галстук, растягивая «удавку», которую Пчёла навряд ли ещё хоть раз наденет.
Захотелось всхлипнуть в нетерпении, которое вдруг чувствоваться стало мучением, но по итогу мокрый вздох сошел скорее за стон, даже некий рык. Связки вдруг завибрировали в поцелуе, дрожа, подобно мачтовым оттяжкам; Анна, взявшись за верхние пуговицы рубашки Витиной, в тряске почувствовала, как от ослабшего корсета дышать стало чуть проще, но ласки губ супруга этой лёгкости Пчёлкиной не давали.
Напротив, с каждым квадратным сантиметров оголившейся кожи, вздохи стали даваться сложней.
Будто кислород в воздухе сменили гелием, который, вроде, и легче был, но мог вызвать подобие асфиксии.
— Моя… жена… Теперь моя, — проговорил, точно не веря, Пчёла и снова подцепил перекрест шнуровки — пятый, по Аниным ощущениям. Она кивнула медленно, как в рассуждении, и мокрыми от поцелуя губами мазнула по выемке, по подбородку супруга.
Последняя пуговка у самой пряжки ремня расстегнулась под руками Пчёлкиной. Та потянула полы рубашки на себя, задышав глубже от расслабляющегося корсета и тепла мужской кожи нижнего пресса, напрягающегося под её пальцами.
— Давно твоя, Пчёлкин.
Концы шнуровки коснулись икр. Анна осознала, что до обнаженности её отделяла лишь молния замка, и как в судороге вздрогнула, почти отчаянно губами с Пчёлой схватилась. А он ладони на талию супруги положил, пальцами в поясницу упёрся, притягивая к себе девушку.
Аня на носках переступила через сброшенный ею же пиджак Вити, его галстук, который в ЗАГСе грёзила намотать на кулак. Ну и чёрт да бы с ним, подумала, с галстуком этим…
— Скажи, если заиграюсь, — попросил её Пчёлкин и, дождавшись кивка почти убийственно долгого, оттяжного, увёл руки с объятья на самое горло красивого свадебного платья. Взялся за маленький белый замочек, не сразу заметный, и замер лишь затем, чтоб от Анны услышать кипятящее кровь:
— Ты муж мне… Единственный, любимый… Мой…
— Давно твой, — ответил он ей и потянул молнию вниз.
Платье упало к Аниным ногам. Её на руки подхватили удивительно быстро, легко, и девушка, рассмеявшись вдруг, обхватила мужа за талию.
Кровать встретила два тела прохладными простынями, коротким скрипом каркаса и просторностью, которая ни жениха, ни невесту, расстроить бы никак не смогла.
Комментарий к 1993. Глава 13. Я вас поздравляю с появлением новоявленной семейной четы Пчёлкиных; поверьте, это даже не завязка)) Жду ваших комментариев, буду безумно рада услышать ваши эмоции❣️
====== 1993. Глава 14. ======
Комментарий к 1993. Глава 14. Очень советую вам включить фоном прекрасную композицию от АВВА, «Happy new year », и насладиться вместе с героями праздником в честь уходящего года ❣️
декабрь 1993
Последний день года близился к завершению. До боя курантов оставалось меньше часа, и, может, Анна терпеть не могла одну только мысль о возможном опоздании на праздник, устраиваемый Беловыми на Котельнической, но в одном была уверена точно — к двенадцатому часу пробки на дорогах Москвы относительно рассосались. Вероятность застрять в окружении других автомобилей близилась к нулю.
С самого вчерашнего вечера с губ бывшей Князевой не сходила дурацкая улыбка. Стоило последней в девяносто третьем году постановке в «Софитах» отгреметь, как зал опять взорвался аплодисментами, такими же, какие сотрясли стены театра четырнадцатого октября, в день Аниного триумфа. Дома её ждал Витя, вернувшийся из ЦУМа с подарками, список которых Пчёлкины составляли, лёжа по вечерам на диване и беседуя о мелочах каких-то в перерывах между поцелуями и ласками, какие должны были оставаться под одеялом.