Размышления заняли не больше двух секунд, за которые Пчёла удивительно быстро успел скинуть с себя пальто и шарф, какой Аня чуть ли не силой накинула на шею мужа перед самым выходом. Витя подарки у неё забрал, в одной руке неся пакеты с бутылками хорошего алкоголя, духами, сигарами и браслетиками, а второй взявшись, как по умолчанию, за талию супруги.
Прошёлся с ней в гостиную, возле порога которой строгим комендантом стояла Елизавета Андреевна. Ане на миг почудилось, что её, как сканером, насквозь просмотрели, и сама не поняла, как разлепила губы, складывая те в приветливую улыбку:
— Доброго вечера, Елизавета Андреевна.
Пчёлкин вторил ей почти что эхом, и по тону не отстал. Бабушка Ольги улыбнулась обрюзгшими губами, глазами осталась так же недовольна; интонация у неё, напротив, была такой, что только дифирамбы читать:
— Здравствуйте-здравствуйте! Как добрались?
— Отлично, — дежурно ответила Аня.
Она чуть на пороге задержалась, думая, что в диалог с Елизаветой Андреевной втянется, но та быстро переключила внимание своё на Киру. Новая подружка Космоса по коридору вышагивала так, что её походки был достоин подиум в каком-нибудь некрупном, но французском городе.
Витя негромко Аню позвал кратким:
— Пойдём, солнце, — и потянул девушку за собой.
Пчёлкина не стала намеренно отвлекать Сурикову-старшую — если её можно было такой назвать.
Посреди гостиной, относительно свободной в любой другой день, Белов поставил большой стол, способный спокойно за собой уместить человек десять. Ольга на нём уже расставила фужеры, тарелки, фруктовые, овощные и мясные нарезки, оставляя место горячим блюдам. Идеальную сервировку портили лишь палочки прогоревших бенгальских огней, сложенные на бумажную салфетку.
Филатовы расположились на диване, негромко переговариваясь о чём-то своем, а Космос с видом весьма посредственного эксперта осматривал вырезанные из переливающегося картоны цифры на стене: единицу, две идущие друг за другом девятки и четвёрку.
Витя изловчился, прошёл между столом, придвинутым тесно к дивану, чуть Филу не наступил на ногу, продвигаясь к ёлке. Аня присела на подлокотник кресла, которое, видимо, занимала Елизавета Андреевна, — от спинки шёл запах «Красной Москвы» — и посмотрела, как муж с видом Деда Мороза складывал подарки под ветвями.
Почему-то от этой картины ей хотелось засмеяться; все же, мама, взрослые люди, знают прекрасно, что после боя курантов откроется, кто кому какой подарок сделал. А так серьёзно, почти невозмутимо укладывают многочисленные кульки, коробки и пакеты под ёлку, словно так и надо!..
Аня всё-таки позволила себе усмехнуться безобидно. Тома ей улыбку широкую вернула, ноги под себя подгибая, но спросила раньше, чем Пчёла занял первое попавшееся место и супругу пересадил себе на колени:
— Вить, потрогай, пожалуйста, ёлочку. Живая?
Он послушно смял иголочки под резкий вздох Тамары — будто ей больно было, как самой ели — и с шипением кивнул:
— Живее многих. Колючая, зараза!
Аня снова улыбнулась, Пчёле руку протянула, ловя его ладонь своей, и погладила подушечки пальцев, словно на них от иголочек ветвей могли остаться капельки крови.
Филатова прижала руки к груди и, почти канюча, шепотом жарким, быстрым заговорила Валере:
— Я тебя прошу, купи мне ёлку. Живую. Хотя бы на следующий год, Валер, пожалуйста…
Он в ответ за щёку её обнял, к себе притянул, говоря что-то такое, что Аня не могла — и, чего уж там, не собиралась — подслушивать; слова Филатова Томе губы сложили в улыбке тёплой-тёплой.
Пчёлкина взглянула на них с теплотой, но мимолётом, думая, до чего же они друг другу подходят, каким удивительно нежным становился Валера рядом с Тамарой. Пара Аню не заметила, и тогда девушка перевела взгляд на Витю, на его ладонь.
Муж, расслабив руку в её хватке, смотрел внимательно, как супруга раны от колючих веточек искала. Бывшая Князева увидела лишь мелкое-мелкое покраснение, которое обещало пропасть по истечении десяти секунд, и, вынеся вполне посредственный приговор, сказала:
— В порядке.
— Точно?
Витя убрал палочку бенгальского огня, который обычно прямо в куранты зажигали, пеплом посыпая салаты и гарниры на новогоднем столе, у Ани прогоревший фитилёк забрал.
— Точно.
— Ну, раз доктор медицинских наук, Анна Пчёлкина, мне то сказала!.. — взмахнул руками Витя, усаживаясь в кресло. — Как я могу не поверить?
— Перестань ёрничать, — кинула ему девушка, сама не заметив, как двумя большими пальцами упёрлась прямо в середину его левой ладони. Чуть тише сказала: — Давай пересядем. Здесь уже сидят.
На плечо её, спрятанное тканью некогда выпускного платья, упала вдруг рука, какая, вероятно, могла бы задрожать, если бы долго держала стакан с водой. Аня с трудом сдержалась, чтоб не окаменеть слишком явно, когда за спиной девушки раздался излишне приторный голос:
— Сидите-сидите. Я всё равно к Ванюшечке хотела зайти.
И сразу за ним — шарканье тапочек по паркету. Пчёлкина какое-то время не шевелилась даже, словно случайно ступила в медвежий капкан, и рискнула обернуться, только когда Максим, зашедший самым последним, под хохот Космоса с театральными охами-ахами пошел к ёлке с подарками наперевес.
Плечо отдало тянущей болью, как после прививки. Тень Елизаветы Андреевны метнулась по дальней стене.
Аня откашлялась в себя. Под наблюдательным взглядом Пчёлы она почувствовала на бедренных косточках знакомые руки, которые не один раз по ночам — а иногда и по утрам, дням — сжимали девушку ниже талии.
Ладони неспешно потянули её тело на ноги к Вите.
— Не при всех, ну, — тихо проговорила девушка, упёрлась ладонью в дальний от себя подлокотник.
Пчёлкин в ответ посмотрел на неё с ехидством, которое Аню раззадоривало до невозможности, подмывало взять, плюнуть на приличия, расположиться у него на ногах. Девушка вопреки чувству, приятно щекочущему грудь изнутри, осталась непреклонна.
Она только повернулась на подлокотнике так, что правая нога оказалась промеж расставленных коленей супруга и сжала ему теплые, почти никогда не мерзнущие руки. Замок из ладоней положила себе на ноги, чуть ли не кожей чувствуя взгляд Вити — веселый, но в то же время откровенно серьёзный.
В гостиной становилось шумно. Пришедший Максим прокрутил колесико радио-центра, сильно прибавляя громкости играющему в нём диску «Миража». Про ребенка, спящего через две-три стены, уже мало кто, видимо, хотел вспоминать. Космос схватил с фруктовой тарелки виноградинку и, кинув взгляд на смурую Киру, принялся с ней танцевать.
Возражений он не встретил и понял тогда, что Ильина специально кислую мину строила, только б Холмогоров к ней подошёл.
Вот ведь хитрюга, вот ведь лиса!..
Ольга опрометью кинулась в гостиную с двумя большими тарелками салата. Быстро поставила их на стол и, чуть не запнувшись о ноги Валеры и Вити, которые, развалившись в креслах, почти образовали полосу препятствий для неё, — хрупковатой женщины, специально к празднику надевшей туфельки на каблуках — поторопилась обратно на кухню.
До курантов осталось чуть больше десяти минут.
Анна проводила Белову взглядом и, быстро что-то прикинув, погладила пальцами руки супруга. Наклонилась к его лицу, сказала:
— Пойду, Оле помогу.
— Ай-ай, — протянул Пчёлкин в напускной печали. — Неужели, Анна Игоревна, бросите меня в одиночестве в новогоднюю ночь?
— Дурак, — без злобы кинула ему в ответ Аня и вместо ответа на явно риторический вопрос освободившейся рукой обхватила лицо Вити под подбородком. Притянула к себе, не боясь оставить на его щеке выразительный след помады, и поцеловала.
— Я быстро.
Пчёлкин руку ей обнял, помогая встать, и провёл взглядом, от которого у самой Анны могли колени затруситься. Потом, когда фигура супруги скрылась за поворотом гостиной, какую ещё едва мог разглядеть, закурил, всё-таки встав с места Елизаветы Андреевны — ещё взглядом его прожжет, если увидит, как Витя в её кресле табачком травился.