Она задержала дыхание, чтоб раньше времени не засмеяться.
В ладонях у Пчёлы оказался портсигар из легкого сплава серебра и стали — муж жаловался в последнее время часто, что сигареты стали сыреть от плохой бумаги, из которой делалась упаковка «СаМца». А курить влажный табак — такое себе удовольствие.
— Аню-юта, да ты чего, — протянул он с явной улыбкой в голосе, от которой у Анны дрогнуло что-то в горле. Она постаралась обернуться, но лица мужа не увидела, дотянулась взглядом только до плеча. — Ты как до этого додумалась, малыш?
Она хотела сказать, что просто слушала его внимательно, но губы приоткрыла и затихла ровно тогда, как муж поцеловал её за ушком.
Мурашки пробежались по всей спине, решив между собой устроить марафон, догонялки, мол, кто быстрее по телу пробежит. Аня мельком почесала нос, раньше, чем муж поблагодарил, на комод решил усадить жестом, никак не свойственным гостям, но очень характерным молодой замужней паре, взяла и, молча, повернула в его руке портсигар.
Развернула задней стороной. И тогда Витя, всё поняв, засмеялся.
С задней поверхности портсигара на Пчёлу смотрела… пчёла. Почти такая же аккуратненькая, которая теперь болталась чуть ниже впадинки меж ключиц его супруги.
Гравюра была высечена с тонкостью, какой, думала Анна, не мог обладать мастер, принявший её заказ в исполнение. Но, когда двадцать третьего числа заходила в лавку за портсигаром, обомлела почти натурально, как обомлеть мог Витя, если б дал жене первее презент вручить.
— Стоим друг друга.
— Муж и жена — одна Сатана, — вынесла вердикт девушка. И Пчёла тогда, закусив щёку изнутри, лбом прижался к её голове и на долгие несколько секунд стал к Анне невероятно близко, потом только дал девушке обернуться.
Лица оказались так близко, что непозволительно было не поцеловаться, и Витя это понял на какие-то доли секунд раньше, чем Анна.
Пчёлкин к себе её притянул неспешно, словно думал время потянуть, сладостью и себе, и Ане надавить на солнечное сплетение, отчего тяжело стало дышать. А потом мягко, совсем не похоже на обычные его поцелуи, напоминающие глубокие укусы, поцеловал. Скорее даже просто прикоснулся губами, словно боялся, что смажет с них уже стёртый макияж.
Сладко, как же сладко… Аня глаза прикрыла, не борясь с ним за контроль, и позволила себе в руках мужа расслабиться, плыть, как по течению.
Сердце не билось в бешенстве, взрывающем пульс. Оно трепетными ударами чуть чаще среднего отдавало по рёбрам, как мелкими ударами медицинского молоточка, давало по вискам.
Оторвались они, когда в гостиной раздался смех Тамары — вроде, Валера на пару с Максом шутки травили. Пару не засёк никто, — хотя, можно ли было такие слова допускать в отношение к женатым, взрослым людям? — но те отодвинулись всё-равно.
Переглянулись.
— Поехали домой, малыш? — вопросом озвучил свои мысли Витя и ладони тёплые положил на талию супруге, широко расставив пальцы. Аня такое движение его очень любила; отчего-то сразу ощущала себя очень правильно.
Она подумала какие-то секунды, какие-то две капли, которые всё-таки довели чашу терпения до самого её края. Пчёлкина поправила волосы мужу на затылке, безбожно спутав их, и сказала негромко:
— Поехали.
Минуты до приезда такси прошли в тёплых прощаниях Пчёлкиных с гостями и хозяевами квартиры на Котельнической. Ольга всё пыталась Витю заставить взять домой хоть салат, хоть вкусное мясо, которое Ане понравилось, пока сама девушка, в объятьях двоюродного брата покачиваясь, прощалась с Томой и Валерой.
Космос, до этого сидящий смурой тенью, познавшей всю бренность бытия, с места поднялся, когда Витя и Аня собрались уже уезжать. Он Пчёлкиной помог надеть полушубок её, обнял крепко, словно боялся не увидеть больше бывшую Князеву, и явно нехотя дал ей попрощаться с Максом, который с некоторой неловкостью топтался за спинами бригадиров.
— Ну, чего, брат, до марта?
— Ну-ну, ещё до отъезда увидимся, — остепенил Холмогорова Витя, без зла хлопнув его по плечам. Тот кивнул с улыбкой, но откровенно чужой, говорящей, что Кос не здесь, не с ними, а в мыслях своих был и, кажется, им улыбался, а не Пчёлкиным.
— Не кисни, Космос! — и махнул головой на белое пальто Ильиной. — Невелика беда!..
Холмогоров же в ответ по башке его ладонью двинул небольно, заменяя этим реплику из разряда: «Ну и балда ты, Пчёла!». Витя только засмеялся, по плечам Коса опять хлопнул.
И показалось Космосу, что где-то вдалеке лопнул шарик — такой же мелкий, какими и были, наверно, все его проблемы…
— Спасибо за снимок, Максим, — поблагодарила Анна, после объятья в чистой дружеской, какой-то сдержанной ласке сжала руку Карельского чуть выше локтя. — Ты отличный момент поймал.
— За тобой с Пчёлой, Ань, только с фотиком и ходить. Больно фотогеничные, заразы! — хмыкнул ей в ответ телохранитель Белого, но Аня заметила всё-таки, как он малость покраснел в этом неказистом комплименте.
Надо же; она-то думала, что такого сурового на вид дяденьку нельзя заставить покраснеть. Тем более, мелочью такой!..
Аня хотела ещё что-то сказать. Но забыла, когда увидела, как Витя, напоследок Тому обняв, развернулся к супруге. Одна из ладоней Пчёлы сжалась в кулак, держа подарки, а вторая легла на талию супруги. Девушка к боку мужа прижалась, на себе поймала хитро-добрый взгляд Саши, в котором от настороженности, одновременно старой и недавней, остались только смешащие воспоминания, и на выдохе сказала всем сразу:
— Ну, что, прощаемся?
— Не прощаемся, а говорим «до свидания»! — поправил важно её Валера Филатов и, получив от девушки улыбку согласную, отбил Анне «пять».
Оля сказать что-то хотела явно, но снова заплакавший Ваня привлёк юную мать, вынудил поспешить в комнату к сыну. Белова, выдохнув, на ходу им крикнула:
— Пока, ребята! — и скрылась за порогом спальни.
Космос снова в мыслях своих каких-то хмыкнул.
Часы показали двадцать четыре минуты второго; такси уже обещало быть поданным. Аня нажала на ручку двери, у самого порога которой они с Витей стояли. Прохлада лестничной клетки погладила ноги.
— Всем до встречи! — с напускным реверансом попрощался Пчёлкин и под веселый смех Фила, придумавшего шутку, которую озвучит, только когда пара на Остоженку мчать будет, развернулся. Аня ручкой махала, пока лифт с четырнадцатого этажа спускался, и обещала друзьям мужа, которые и ей уже давно стали далеко не чужими людьми:
— Сувениры вам привезём из Амстердама!
— Я магнитик на холодильник хочу! — предупредил Пчёлкину Космос, прыгающий из-за плеча Карельского — хотя, такому дылде, как Холмогорову, это и было совершенно лишним. Тома засмеялась звонко, и хохот её подъездным эхо отразился от перил и стен.
Створки лифта открылись, когда Витя кинул:
— Холодильник новый покупай, космическое чудовище! Пока, братья! — и зашёл с Аней в кабину.
Она негромко посмеялась — больше с прозвища Коса, чем с остроты мужа, и голову положила на ровную любимую грудь супруга, на которой обычно засыпала хорошо.
Они в тишине, прерываемой лишь шумом лифта, в молчании, не удручающем друг друга, доехали до первого этажа. Откуда сверху слышались чьи-то веселые голоса; подумать можно было бы, что это Фил рассказывал Белову только что придуманную шутку, что с разницы в десять этажей слышался смех двоюродного брата, которого Ольга сразу наругала за шум.
И вышли Пчёлкины в тёмную январскую ночь. Любовь огнём, который мог оборачиваться и приятно согревающим пламенем нежности, и сжигающим к дьяволу полымем близкой к животной страсти, сделала зиму не такой холодной.
В небе расцвёл ещё один салют, грохотом взрыва пороха пугающий бездомного кота. Такси моргнуло им желтыми шашечками.
Тысяча девятьсот девяносто четвёртый год начался прекрасно.
Но обещал ли остаться таким же хорошим?..