Они бегали, неслись, подобно воде из прорванной плотины.
Сука. Знал бы он, что случайное желание закурить в квартире у Князевой ближе к вечеру аукнется ему таким невъебейшим проколом, выбросил бы пачку из окна. Да что там!.. Курить бы бросил — по крайней мере, постарался бы.
Знал бы, что Анна заметит его с прибалтом этим глупым под окнами, то не стал бы вообще всей той поездки в Коптево устраивать. Или хотя бы не под подъездом бы этого Андриса отлавливал. Или дал бы им возможность пересечься, а сразу по окончании тусовки на поезд первый попавшийся — не обязательно в Винницу — Озолса бы посадил и умчал его восвояси. Что, можно подумать, от одного дня бы умер?
Идиот. Вот, сука, идиот. Космос завтра от смеха живот себе надорвёт. А потом скажет, что предупреждал. И будет ведь прав…
Окно на четвёртом этаже загорелось светом лампочки. Витя, чуть наклонившись к рулю, заметил за занавесками знакомый силуэт, что в его сторону не смотрел даже. Анна с уже распущенными волосами расстегивала подвеску на шее, снимала рубашку, при этом расхаживая туда-сюда, как в разговоре с самой собой с ума сходила.
Пчёлкину захотелось выйти и разбить кулаки о кору ближайшей же березы.
Вдруг трубка — огромная, ужасно неудобная в эксплуатации, но необходимая для оперативной связи со всеми серьёзными людьми Москвы — зазвенела веселой механической трелью. Витя затянулся, на этот раз значительно слабее, и потянулся за телефоном.
Нажал на зеленую кнопку, и из динамиков раздался почти что чистейший голос:
— Виктор Павлович?
Пчёлкин бы сыграл в любимую игру с определением внешности по голосу, если бы не узнал говорящую. Ему позвонила консультанша из одного поддержанного книжного магазина, который они всей бригадой крышевали ещё со времен, когда Белов был в армии, на границе с Афганом проходя службу. Марина Степановна, — старший работник книжной лавки — видимо, дорабатывала последний час своей смены на сегодня.
Витя кивнул, сразу же вспомнил, что женщина его не видела, и сказал:
— Да, я.
— Здравствуйте. К нам сегодня… мужчина приезжал. Сказал, что от вас.
— Да, посылал, — кивнул Пчёлкин, подобрался в кресле. Локтем упёрся в дверцу автомобиля, рот прикрывая. На миг от волнения сдавило лёгкие; если Марина Степановна ничем помочь не смогла, то, вероятно, никто не поможет.
Женщина на другом конце провода что-то пометила на бумаге, выдохнула и сказала:
— Он, конечно, ничего толком не объяснил. Книги, говорит, дайте. Какие, спрашиваю. Иностранные, в оригинале. И всё тут, больше ничего не говорит. Ни названия, ни автора, ни даже языка конкретного. Иностранные — и всё тут.
Будь воля Пчёлкина — он бы устроил салют. На всю Москву. Он замер, а потом заговорил чаще, чем стоило говорить бандиту:
— Там всё сложно, Марина Степановна. Сам потому что не знаю толком, что надо. Но… надо. Вот прям очень. Я думал, что вы нам поможете разобраться, но, видимо, многого захотел…
— Виктор Павлович, я поняла!.. — остановила его, чуть смеясь, продавщица книжной лавки. Она усмехнулась в трубку, постучала грифелем карандаша по столу, словно чуть рассуждала, и сказала потом:
— Я поняла. Просто думала, что… ваш помощник не совсем правильно объяснил, что вы хотели.
Она снова чуть помолчала. В трубке слышался легкий треск со стороны собеседника, который сама женщина, вероятно, не слышала, и через несколько секунд размышлений Марина Степановна сказала:
— Давайте сделаем так: я отложу самые интересные книги, — сейчас вам скажу, кто у нас есть, — а завтра тот мужчина вернётся и заберет, что требуется. Хорошо?
Пчёла почти согласился, но быстро понял, что лучше по-другому поступит. Он провёл рукой по лицу, словно пытался с лица усталость так всю снять, и произнес:
— Не нужно. Я завтра сам к вам приеду.
Марина Степановна на том конце провода утвердительно угукнула, но сама выдохнула тихо и расслабленно. Ей лучше дела решать с самим Пчёлкиным, чем с его глуповатой, но более объемной и вспыльчивой «правой рукой», которая на деле была совершенно левым человеком из конторы, чьего имени даже Витя толком не помнил.
— Отлично, Виктор Павлович. Будем ждать.
«А я-то как буду», — хмыкнул самому себе Витя и сбросил, уже потом вспомнив, что забыл попрощаться. Перезванивать, конечно, не стал, а только отложил трубку обратно на подзарядку.
Поднял взгляд на окно Князевой. В нём уже было темно. Почему-то это Витю успокоило.
Он докурил, потушив сигарету о подошву своего ботинка, и выбросил окурок куда-то в траву. Вырулил из двора кругом и понял, что вернётся на Скаковую где-то через двадцать часов.
Комментарий к 1991. Глава 8. Два года назад в моей жизни появился прекрасный человек. Настя, люблю тебя❣️
На данный момент работа является “Горячей”, что позволяет читателям по прочтении главы оценить её, оставив комментарий при помощи стандартной формы. Буду очень рада услышать ваше мнение относительно этой главы, пообсуждать поступки персонажей в комментариях💕
====== 1991. Глава 9. ======
Комментарий к 1991. Глава 9. Ой что будет….
июнь 1991
Анна себя ощущала террористкой, под одеждой у которой крепился пояс смертника, уже заведенный на нужный час. С самого утра первого дня лета, который год назад бы встретила подготовкой к сессии, она ходила по квартире в попытке убежать от собственных мыслей, но каждый раз снова и снова возвращалась к вчерашним событиям. Вспоминала, как встретила радостно Озолса, как договорилась с ним сходить погулять, а потом увидела Пчёлкина!
Пчёлкина, решившего вдруг, что может планы других людей менять, что в состоянии по-своему всё делать!..
Каждый раз, когда Князева мысленно возвращалась к разговору в чёрном BMW, то себя одергивала, старательно обращая внимание на французский роман, пытаясь дочитать сто тридцать девятую страницу «Похитителей бриллиантов», но спотыкалась на самой простой конструкции и снова, снова, прокручивала слова Вити в голове.
«Я сам решу, каким мне быть, — святым или грешным — и что делать. Позволишь мне такую роскошь?» — на повышенных тонах проговорил Пчёла в мыслях Аниных, и та снова запнулась на строке, какую перечитывала чуть ли не в третий раз.
«Похитители» с хлопком улетели на другой конец дивана под ругательство, никак Князевой не свойственное.
Почему именно это так задело? Неимоверно злило, что Пчёлкин обманул, что с Андрисом невесть что сделал, но злоба была быстрым горючим, отчего за короткие сроки себя израсходовала, прожив не так долго, как обида. И Анна себя терпеть не могла за то, что вдруг конкретно на перепалке в салоне авто зациклилась, как безумная.
Она подозревала, почему Витя так взъелся на Озолса, и мысли понятные, но не принятые самой Князевой, ей… льстили вплоть до чувства необъяснимо-приятной тесноты в рёбрах. Безусловно, понимать, что нравишься кому-либо, приятно — даже очень, — только Аня не торопилась это явно утверждать, чтобы потом самой себе не показаться отвратительно наивной и навязчивой. Да и… нельзя такую глупость оправдывать ревностью — или как это решил Пчёлкин назвать?
«Так, хватит!.»
День в извечных переживаниях, мыслях об уже прошедшем и оттого неизменном, близился к концу. Солнце над Москвой клонилось к западу. На небольшой детской площадке под окнами верещали, резвясь, ребята.
Анна заварила кофе. Не любила кофе, но чай ей нравился только один — зеленый, с медом и липой, каким пани Берзиньш угостила Князеву ещё в восемьдесят седьмом году, когда Князева на первый курс филфака поступила. Остальные чаи́ после этого Аня пить не могла — считала невкусными. Поэтому размешала по привычке растворимый порошок в кипятке, достала из холодильника плитку шоколада, подаренную Космосом.
«Нужно найти работу» — поняла Князева, перемнувшись с ноги на ногу. Она прошлась с кружкой к подоконнику, какой успешно справлялся с ролью стола, посмотрела на Ленинградский проспект, часть которого виднелась с окна гостиной. Теплый ветер дуновением убрал прядь волос со лба Анны. «Нельзя вечно на шее у Саши сидеть, за его счёт в квартире жить и готовить обеды из продуктов, которые привозит Космос явно не по своей воле»