— Хорошо. Тогда пошли.
— Рассказывай, как день прошёл?
Витя вел автомобиль по третьему транспортному со скоростью, граничащей с разрешенной на шоссе, но Ане казалось, что соседние машины быстрее них ехали. Радио не играло, с ролью музыки шум автомагистрали справлялся отлично. Солнце отражалось от зеркал заднего вида, чем Пчёлкина иногда чуть слепило.
Девушка, не обращая внимания на ремень безопасности, боком к Вите повернулась. Чуть задумалась, словно забыла вдруг, что днём делала, и сказала:
— Нормально. К тёте Кате ездила.
— О, — протянул Витя. Он положил руку на руль, спокойно управляя иномаркой, и повернулся к Ане, совсем не переживая за дорогой не уследить. — Как мама?
— В порядке, — качнула головой Анна, заметив вдруг совсем незначительно, как ласково прозвучал вопрос Вити. Как будто он про собственную семью спрашивал… — Она, правда, толком про свои дела не говорила. Всё обо мне спрашивала.
Пчёла уголки губ поднял сильно, явно что-то думая сказать, но вовремя притормозил перед наглецом на «Жигулях», который его подрезать пытался, и ругнулся коротко себе под зубы. У Князевой сердце куда-то вниз рухнуло, и не столько от маневров Витиных, сколько от осознания, что ещё секунда — и Анна бы обмолвилась, что мама о Пчёлкине много говорила.
А знать ему об этом незачем. Это совершенно лишнее. По крайней мере — сейчас.
Витя подравнялся в левой полосе, когда юнец на машине советского автопрома бесстыдно мигнул им аварийкой, и повернулся на Аню. Ветер, гуляющий между раскрытыми окнами, трепал воротник его рубашки вместе с волосами, уложенными назад.
— Ещё бы, она ж сколько тебя не видела толком!.. Я как-то год за Уралом жил… — он чуть запнулся, прокашлялся, прежде чем сказать: — …по работе.
Князева понимающе кивнула, хотя и дрогнуло что-то в поджилках. Словно вены её опломбировали стальной коркой, от которой стало непросто даже голову повернуть. Витя коротко облизнул губу, будто та стала сильно сухой, и продолжил:
— Так, когда обратно в Москву приехал, мать встретила, будто с войны вернулся!.. Вся в слезах была. По приезде с родителями я говорил до-олго, — он махнул рукой куда-то в горизонт, словно там Пчёлу ждали воспоминания тысяча девятьсот девяностого года. Аня чуть улыбнулась, положила руку на подлокотник, упёрлась подбородком на кулак свой. — Часов пять, наверно, им рассказывал про Курган этот дурацкий.
— Их можно понять, Вить. Год — срок, может, и не такой большой, но для родителей и месяц бывает невыносим. Они скучали.
— Уверена?
— Уверена.
Пчёла на неё посмотрел одними глазами, головы от полосы дороги не отрывая. Правый уголок губ пополз сильно вверх, лицо Витино делая хитрым-хитрым. Анне это отчего-то до чувства тесноты в лёгких понравилось.
— Ты, вроде как, права, — усмехнулся Витя и ловко левой рукой вырулил автомобиль, чтобы ехать прямо. — По крайне мере, они мне так и сказали: скучали. Так и у тебя, выходит, все естественно: мама тоже скучала по тебе.
В первые секунды Аня не поняла даже, почему Пчёлкина должна была тосковать по Князевой. Но мужчина быстро поправился, махнул рукой и с привычной усмешкой пояснил:
— То есть, тётя Катя. Твоя мама.
— А, — протянула девушка. Она посмотрела на дорогу, простирающуюся со стороны Витиного окна, и ощутила, как от мыслей собственных кровь подошла к щекам волной трехбалльного цунами. Анна чуть помолчала, смотря на вечернюю Москву в попытке направить в единое русло мысли; те же, будто назло, в голове её носились со скоростью, не уступающей Витиному автомобилю.
Пчёла коротко взглянул на руки Княжны, что лежали ровно на коленях, и быстро вернул глаза на дорогу.
— Радовалась, наверно, твоему решению остаться?
— Мама… человек интересный, — призналась девушка и ладонями, которые неподвижны были, заводила по кругу, что-то абстрактно обводя. — Она эмоциональна, но в моменты неподходящие — в обычной жизни, в будничные какие-то моменты. Но когда происходит что-то… действительно яркое, важное, она может стать камнем.
— Не отреагировала никак? — понял всё Витя.
У Ани вдруг ком в горле неприятный встал, который совсем некстати был; именно эта часть маминого характера в детстве задевала ужасно. И сейчас старые обиды — за излишнее негодование по поводу ошибки, совершенной при переписывании домашнего задания с черновика в беловик, за сдержанность её при окончании школы на отлично — будто пробудились ото сна.
Стало горько, будто соцветие полыни разжевала.
Она кивнула, но быстро опомнилась и поправила себя, снова взмахнула запястьем, очерчивая перед собой круг:
— Не сказать, чтобы совсем «никак»… Она руками развела, а-ля «иначе и быть не могло». Да, обняла. Но на этом всё.
— Я понял, — кивнул Пчёла. У самого что-то царапнуло в горле, как при простуде.
Он, откашлявшись в себя, обернулся к ней лицом, забыл на секунды какие-то про дорогу. А потом сказал в надежде, что собственные слова прозвучали относительно твёрдо и достойно, хоть немного бы смогли отвлечь:
— Не думай об этом. Не сейчас, ладно?
Пчёла вдруг перехватил её левую ладонь, которая так и выводила в пространстве круги, овалы. Чуть сжал, переплетая пальцы. Князева затихла. Честное слово, будто разучилась разговаривать.
Она взглянула на замок их ладоней; золотой перстень с черным камнем на безымянном пальце, заменяющий Пчёле обручальное кольцо, казался ещё больше рядом с Аниной ладонью.
Девушка не торопилась отнимать руку. Зачем, если ей это приятно?.. Она заметила боковым зрением, как дёрнулся от глотка кадык Пчёлкина, и усмехнулась каким-то своим мыслям. Безобидно.
Горечь на душе отдала каким-то сладким послевкусием. Будто сиропом карамельным.
— Хорошо, — дала обещание Князева, но голосовые связки подвели, превратили слова в почти что шёпот. Мелко что-то кольнуло в районе нутра, как иглой, которыми в древности на востоке лечили чуть ли не все недуги.
Витя на девушку снова взглянул коротко, указательным пальцем погладил по ладони и, получив улыбку Анны в ответ, зарулил на Малую Почтовую.
Впереди, ближе к горизонту, почти скрытому дорогой автомагистрали, виднелись верхушки деревьев парка, к которому Аню и привёз гулять. Улыбка заговорщицкая зажгла искорки в глазах, с которым не могла сравниться гладь самого Байкала.
Пчёла хитро спросил:
— Итак, Княжна, — протянул он, боковым зрением посмотрел на Анну. Она чуть цокнула языком, но не отвернулась, не вырвала руки, не поправила его, уже не злясь на прозвище своё. Витя сильнее нажал на газ.
— Есть идеи, с какого парка начнём?
В ответ она только рассмеялась, прикрыла лицо левой рукой, почти поднося ладонь Вити к губам:
— Смеешься, что ли, Пчёлкин? Я в этом районе не была никогда!
— Резонно, — кивнул Витя ни то ей, ни то мыслям каким-то своим. Снова пальцем огладил ладонь Ани, чуть ли не улетая куда-то в тропосферу от гладкости кожи, какая казалась сюрреалистичной, и тогда сказал: — Значит, буду твоим гидом.
Пчёлкин положил её руку на рычаг смены передач, накрыл сверху своей ладонью. У Ани от этого жеста стало сухо в горле, но сухость эта была приятной. В касании Вити виделось желание ощущать друг друга даже при вождении авто — ситуации потенциально опасной.
«Чёрт, Пчёла…»
Под ладонью Князевой чуть тряслась коробка передач, сверху пальцы накрывала крепкая рука Вити. Аня на миг побоялась всё испортить решением своим, но потом на спокойный профиль Пчёлы посмотрела, на перстень, чёрный камень которого напоминал дым копоти, и опустила на плечо мужчины голову.
Не только же одному Вите демонстрировать желание ощущать друг друга даже в потенциально опасных ситуациях?..
Он коротко на Анну обернулся, будто подумал, что девушка задремала, и усмехнулся беззвучно. У Вити дрогнуло что-то в районе диафрагмы, как от приятной щекотки.
«Княжна, маленькая… Какая ты, оказывается, ласковая девочка у меня»
Губы его сами по себе растянулись в улыбке, какую Анна уже не раз видела.