Аня старалась прямо на Ольгу смотреть, но взгляд в непослушании бегал по сторонам: то по лицу Беловой, то по красной букве «М» за её спиной, то по безликой толпе.
Когда между ней и женой Сашкиной осталось чуть меньше двух метров, девушка остановилась. Каблуки босоножек стукнули глухо и звонко одновременно, ноги напряглись так, что, вероятно, могли стать единым целым с плитами, какими была выложена площадь Лубянки.
Князева на Белову посмотрела так, словно была подростком, которого мама застала с сигаретой между пальцев.
— Привет, Оля.
— Здравствуй, Князева, — протянула она, но не на Анну смотрела, а за спину её, и, заинтересовано растягивая гласные, кинула:
— Ни за что бы не подумала, что ты… и он…
— Ольга, — Князева, вскинув ладонь в страхе услышать окончание мысли, которую ни она сама, ни, вероятно, сам Витя, ещё озвучить не были готовы. Даже сердце сжалось больно, превращаясь в мелкий комок окровавленных мышц, забившихся куда-то под ребра, когда Аня предупреждающе произнесла:
— Ты не о том подумала, — и, быстро поняв, как смешно звучит почти клишированное оправдание, добавила: — Я сама ещё ни о чем не знаю.
— Было бы, в чём разбираться, — хитро кинула бывшая Сурикова. У Князевой щеки с новой силой вспыхнули — как ей хотелось самой верить, не очень заметно — в каком-то неясном смущении.
Под рёбрами затрепыхался, ударяясь о грудину изнутри, бикфордов шнур. Анна вскинула голову, перевела дыхание, себе приказывая держать лицо, и сказала на выдохе:
— Пойдём. Где твоё кафе?
Ольга на девушку посмотрела долгие секунды немигающим взглядом. Князева этот взор приняла за проверку нервов на прочность, потому чуть ли не все силы приложила, чтобы не отвернуться, ногой не задёргать, пальцами не хрустнуть. Только потом Сурикова, что-то для себя отметив, подошла к новоявленной подруге и обняла под лопаткой.
До Анны дошёл запах ягодных духов и какой-то сладкой сосательной конфетки, когда Ольга протянула:
— Пошли. Нам в сторону Китай-города.
Аня распрямила плечи, словно касание Беловой собою заменило немой указ спину ровно держать, и застучала каблуками босоножек по Лубянке. Ольга, шедшая чуть за её спиной, повесила сумку на плечо, извернулась умело и посмотрела мимолётом на Витю Пчёлкина, который не отъезжал, всё время за девушками наблюдал.
Белова головой мотнула в сторону Ани с понятным Пчёле вопросом. Он ей кивнул.
Ольга на Витю снова оборачиваться не стала, всё уяснив более чем хорошо; она лишь вскинула брови и пару раз моргнула голубо-серыми глазками, куда-то перед собой смотря.
Саша, наверно, в шоке будет, когда узнает, с кем его сестрёнка двоюродная решила «поближе познакомиться»!..
Витя проводил Князеву взглядом до момента, когда её спина скрылась за стенами высоких построек, какими с недавних пор кишела Москва. Потом Пчёла выдохнул, облизнул губы, пробуя на вкус блеск Анин, и достал сигареты. Закурил, опираясь о машину, поднял голову наверх.
Никотин на губах отчего-то отдал вкусом шампанского, каким наполняли свои кубки чемпионы.
Вежливая официантка с ухоженными руками поставила перед Анной тарелку с греческим салатом и ушла, напоследок пожелав девушкам хорошего дня. Князева кивнула чуть заторможено, когда белокожая девица в фартуке уже убежала обслуживать другой столик, и взялась за вилку.
Она подняла взгляд на Ольгу. В попытке отогнать от себя тяжелые мысли, какие никак не хотели вылезать из её головы, Князева сказала:
— Давай, рассказывай! Как тебе супружеская жизнь? — и с натянутой улыбкой, от которой саму Анну, вероятно, затошнило бы, уточнила кокетливо: — Бытовуха ещё не убила всю романтику?
Белова в ответ высоко рассмеялась и размешала листья пекинской капусты, политые соусом Цезарь. Сухарики в её тарелке захрустели, ломая края о фаянс. Оля улыбнулась и призналась:
— Супружеская жизнь… Мне нравится. Сашка меня Беловой ещё с прошлого года называл, когда он с Урала вернулся, но тогда… это было не то, понимаешь?
Князева кивнула, на самом деле не понимая, а лишь догадываясь, что Ольга хотела сказать.
— Только теперь, всё-таки, по-настоящему Белова! — с приятной и самой Оле, и Ане безмятежностью протянула девушка. — Всё по-семейному. Как у людей: вместе живём, завтракаем, спать ложимся.
«Всё, как у людей» — про себя повторила Князева и незаметно усмехнулась, но не так, как Пчёлкину усмехалась. Улыбка эта, наверно, Ольгу могла ранить, если бы Аня рискнула в ней губы сложить.
Можно ли сказать, что у них с Сашкой всё, «как у всех», если учесть, что Белов, как бы мягче сказать, не совсем законными вещами занимался? Что, у всех, что ли, криминальные связи есть в Москве, все ли столичные мужчины завязаны в нелегале?
Навряд ли.
«Хотя, кто бы это ещё говорил, Князева. Сама не лучше — по рэкетиру сохнешь!..» — заговорил откровенно едкий голосок в её голове. Явно, мол, на скользкую дорожку Аню начинает заносить.
Девушка собственные переживания заглушила дальнейшими речами Ольги:
— …вчера закончили. Теперь такая ванная стала — я о такой мечтала, ещё будучи девочкой зелёной. Знаешь, чтоб все-все полочки заставить духами, косметикой, шампунями!..
Сурикова махнула в восторге рукой, словно не верила сама, какой теперь у неё был роскошный санузел, что в ванной комнате соорудит целый полк из кремов, гелей и тюбиков, и зацепила вилкой жареную курочку. Прикрыла в удовольствии глаза, а потом на Аню посмотрела. Точнее, на тарелку греческого салата, к которому девушка ещё не притронулась.
— Ты чего не кушаешь?
— Твои рассказы куда интереснее, — кокетливо наклонила голову Князева и, исправляясь, вложила в рот маслину. Та оказалась чуть вяжущей, но от того не менее вкусной.
Оля чуть покраснела, наклонила голову так, что подвеска, подаренная, вероятно, Сашей, скользнула за линию декольте девушки.
— Да ладно тебе. Было бы, что особо рассказывать! Дома сижу целыми днями, лишь иногда рабочих встречаю и в комнату, где обои поклеить или мебель собрать надо, провожу. Даже бесит эта рутина.
— Как я тебя понимаю! — уверенно поддакнула Анна, наверно, впервые за всё время их беседы говоря настолько искренне. Она зацепила кусочек сыра с болгарским перцем, прожевала наспех, и проговорила: — Меня банально злит, что ничем не занимаюсь!..
— Ты про что? — спросила вдруг Оля, нахмурила угловатые бровки.
От вопроса её Князева на миг даже запнулась и в синхронном непонимании опустила уголки губ; Сурикова не поняла? Может, она про другую раздражающую «рутину» говорила?.. А про какую тогда?
— Про работу. Я дома сижу уже почти что месяц; это просто невозможно столько бездельничать, Оля. Только и делаю, что книжки читаю и готовлю себе что-нибудь на завтраки и обеды из продуктов, которые Космос, бедный, постоянно привозит.
— Почему это он «бедный»? — с улыбкой уточнила Ольга и подбородок положила на руки, сложенные в замок. На Аню она посмотрела так, как, наверно, на детей смотрели их родители, которых малыши доказывали какую-то глупость, какая, на самом деле, не могла никак бы сбыться, воплотиться в реальность.
— Уж Космос то-очно не беден, Анютик.
— Я не в этом плане. И ты понимаешь, Оля, про что я говорю на самом деле. Явно уж Холмогоров ко мне не по собственному желанию катается с пакетами через день-два.
Белова, разумеется, понимала: и мысли Анны, и её стремление саму себя обеспечить — хоть как-то, хоть чуть-чуть. Даже если б денег, полученных своими кровью, по́том и слезами, не хватило даже на минимальные нужды, Анне, казалось, проще было бы — как минимум, на душе. Солнце грело ноги, лучиком забираясь под стол; Оля, вероятно, тоже злилась бы ужасно, если за все её прихоти бы расплачивался брат широчайшей души.